Когда-то тому назад... Сказки английских писателей - Джон Рескин

издевались! Задавали мне всякие нелепые вопросы, как будто в чем-то хотели уличить. Спрашивали, чем кормить свиней, и прочее. Великие принципы свиноведения, то, что я назвал бы искусством свинопасения, общая теория свиноведения в самом широком понимании — все это для них ничто. Надо мной смеялись, награждали пинками и подзатыльниками и гнали умирать с голоду.

Мерривиг сочувственно потрепал его по плечу и настойчиво предложил отведать чего-нибудь еще.

— Я обошел всю Пародию. Никто не хотел брать меня на работу. Это так ужасно, дорогой Мерривиг, когда начинаешь терять веру в себя. Я вынужден был наконец внушить себе, что в Пародии какие-то особенные свиньи, не такие, как в других странах. Последняя надежда на Евралию: если и отсюда меня прогонят, я, по крайней мере, буду знать, что…

— Постойте, — сказал Мерривиг, осененный внезапной догадкой. — Кто был тот свинопас, с которым вы говорили?

— Я говорил со многими, — грустно сказал его собеседник. — Все они издевались надо мной.

— Нет, тот, самый первый, который обнаружил у вас это призвание. Разве вы не сказали, что…

— А-а, самый первый. Это было в начале нашей с вами войны.

Помните, вы мне говорили, что у вашего свинопаса есть плащ-невидимка? Вот он и…

Мерривиг грустно посмотрел на него и покачал головой.

— Бедный мой друг, — сказал он. — Это был я.

Они серьезно уставились друг на друга. Оба перебирали в памяти все подробности той знаменательной встречи.

— Да, — пробормотали они в один голос, — это были мы.

Король Бародии вспомнил те горькие месяцы, которые последовали за его отречением; он содрогнулся при мысли о том, что говорил другим, — то, что говорили ему, теперь потеряло значение.

— Так я даже не свинопас, — сказал он.

— Ничего, ничего, — пытался утешить его Мерривиг. — Во всем есть светлая сторона: ведь вы всегда можете снова стать королем.

Бывший король Бародии покачал головой.

— Это крушение для человека, обладающего хоть какой-то гордостью, — сказал он. — Буду заниматься своим делом. После того что я выслушал за эти несколько недель, я по крайней мере вижу, что мои знания не так уж бесполезны, а это уже кое-что.

— Так оставайтесь у меня, — сердечно предложил Мерривиг. — Мой свинопас научит вас ремеслу, и вы сможете занять его место, когда он удалится на покой.

— Вы это серьезно?

— Конечно. Мне приятно, что вы будете поблизости. Вечерами, когда свинки уснут, вы сможете заходить поболтать со мной.

— Благодарю вас! — воскликнул новоявленный подпасок. — Да благословит вас бог, ваше величество!

И они ударили по рукам.

С. МОЭМ

Принцесса Сентябрь

Первыми у короля Сиама родились две дочери, и он назвал их Ночь и День. Потом родились еще две, и тогда он изменил имена первым, назвав всех четверых по временам года: Весна, Осень, Зима и Лето. Шло время, у короля родились три новые дочери, и он снова изменил имена, на этот раз назвав всех по дням недели. Когда родилась восьмая, король поначалу растерялся, не зная, что делать, но затем вспомнил о месяцах. Королева пыталась возражать, она говорила, что, во-первых, месяцев всего двенадцать, и во-вторых, ей очень трудно запомнить столько новых имен. Но король отмел все возражения. Он во всем обожал систему и раз приняв какое-то решение, отменить его уже не мог. Он снова изменил имена всем дочерям и назвал их Январь, Февраль, Март (разумеется, все это на сиамском) я так до самой младшей, которую назвали Август. А следующая стала Сентябрем.

— У нас в запасе осталось только три имени: Октябрь, Ноябрь и Декабрь, — предупредила королева. — А потом придется все начинать сначала.

— Не придется, — ответил король. — По-моему, любому мужчине хватит двенадцати дочерей, и поэтому после рождения прелестной крошки по имени Декабрь я буду вынужден скрепи сердце отрубить тебе голову, дорогая.

Произнеся свой приговор, он горько разрыдался, поскольку любил королеву до чрезвычайности. Она со своей стороны тоже расстроилась, зная, как сильно опечалит короля ее смерть. Да и ей было бы не очень приятно. Все, однако, разрешилось наилучшим образом и тревожиться стало не о чем: принцесса Сентябрь была их последней дочерью. После нее у королевы рождались только сыновья, и их решили называть по буквам алфавита, чтобы на возможно долгий срок избавиться от подобной проблемы. Этого хватило: за все время королева дошла только до буквы И.

Из-за частой смены имен характер королевских дочерей сильно испортился, особенно у старших, которым пришлось их менять чаще других. Лишь принцесса Сентябрь оставалась мягкой и отзывчивой, ведь ее никогда никак по-другому не называли (конечно, я не говорю о ее сестрах, которые из-за своей испорченности обзывали ее по всякому).

У короля Сиама был один обычай, который, на мой взгляд, недурно было бы перенять и у нас в Европе. В свой день рождения он не принимал подарки, а раздавал их. И это, похоже, ему нравилось, поскольку он частенько выражал сожаление, что родился только однажды и поэтому имеет только один день рождения в году. Но и за эти единственные дни он постепенно умудрился раздарить все и свои свадебные подарки, и подарки, поднесенные ему мэрами сиамских городов, и все старые, вышедшие из моды короны. Наконец настал день, когда все безделушки кончились и дарить стало нечего. Тогда он вручил каждой из девяти дочерей по зеленому попугаю в красивой золотой клетке. На каждой было название месяца, и она принадлежала принцессе с соответствующим именем. Принцессы чрезвычайно гордились своими попугаями и каждый день ровно один час (а они тоже, подобно своему отцу, во всем любили систему) обучали их говорить. Через некоторое время попугаи научились произносить «Боже, Храни Короля» (причем на сиамском, что очень трудно), а некоторые из них могли сказать «Попка дурак» по крайней мере на семи восточных языках.

Но вот однажды, когда принцесса Сентябрь пошла пожелать своему попугаю доброго утра, она нашла его мертвым на дне золотой клетки. Принцесса не сразу поняла, что случилось, но, поняв, разразилась потоками слез, и никакие слова камеристок не могли ее утешить. Она так рыдала, что те, не зная, что делать, обратились к королеве, а королева назвала это все вздором и капризом и велела уложить девочку слать без ужина. Что камеристки и сделали с радостью и большой поспешностью, поскольку опаздывали на бал. Принцесса осталась одна и, лежа в постели, плакала не переставая, даже несмотря на голод. И тут она увидела, как в комнату впорхнула какая-то птичка. Принцесса вынула палец изо