Варварины сказки - Иеромонах Тихон (Невидимов)

и не срывали крыши. Зимы стали мягче, а лето - длиннее. Люди стали называть новую гору Спаси-Горой. Они заметили, что если приложить ухо к особым, гладким камням у ее подножия, то можно услышать тихий, ровный гул - словно бьется огромное, каменное, но живое и доброе сердце.

Лиа часто приходила к подножию Спаси-Горы. Она садилась на теплый от солнца камень, тот самый, что когда-то был ладонью Великана, и рассказывала ему все новости. О том, как выросла Белянка, как она вышла замуж и родила козлят. О том, какой урожай яблок собрали в саду. Она была уверена, что он все слышит.

А однажды, уже глубокой осенью, она принесла ему спелое, румяное яблоко и положила его на камень. На следующее утро яблока там не было. Но на его месте расцвел маленький, нежный цветок, похожий на звездочку. Цветок посреди холодного камня и уже опавшей листвы.

И Лиа поняла. Добро, сделанное от всего сердца, и правда не исчезает. Оно не уходит, как уходит вода или как тает снег. Оно остается в мире навсегда. Оно становится горой, которая защищает. Цветком, который пробивается сквозь камень. И тихой, нежной радостью в сердце маленькой девочки, которая однажды не прошла мимо чужой боли.

 

ПОВЕСТЬ ПРО КОЛОКОЛА КОРСУНЯ

 

В лето 6496 от сотворения мира, когда травы на лугах были сочны, а Днепр нёс воды свои тихо, как мать колыбельную, пошёл князь Владимир с воинством своим на Корсунь-град, что стоял на берегу моря Синего, где волны бьются о камни, будто дети о колени матери. Корсунь же был град греческий, белокаменный, с башнями высокими, что смотрели в небо, как стражи. А в граде том творилось зло великое: наместник грабил рыбаков, отнимал у купцов товары их, а у малых деток — леденцы сахарные на палочках. И плакали люди, и стенали, но стены градские были крепки, и ворота запирались на засовы медные.

Владимир же, Красное Солнышко, стал на той стороне града, у пристани, в расстоянии полёта стрелы от стен. И сражались корсуняне крепко, и стрелы летели, как рой пчёл рассерженных. Но Владимир дал обет пред небом:

- Если возьму град сей, приму веру друга моего, царя Василия, что в Царьграде правит!

И небо услышало, и звёзды мигнули, будто кивнули.

Прошёл месяц, и ещё месяц, и дружина устала. Кони худели, кольчуги ржавели от росы морской, а град не сдавался. Корсуняне кричали с башен:

- Стоять будете, пока бороды ваши до земли не вырастут!

Тогда Владимир повелел воям своим насыпать вал к стенам градским. И таскали вои землю в шлемах, в плащах, в ладонях малых. Насыпали вал высокий, как холм лесной. Но корсуняне, хитрые, как лисицы, подкопали стену и выкрадывали землю ночью. Носили её в град и ссыпали посреди площади, в яму великую. И пахло там свежеиспечённым хлебом, ибо пекли корсуняне лепёшки на земле той украденной.

Увидал сие малый отрок Добрыня, сын воеводы, что прятался в кустах терновника. И прибежал к Владимиру, и сказал:

- Княже, земля наша в граде их, в яме посреди торжища!

Владимир же нахмурился, как туча перед грозой, и молвил:

- Силой не взять — мудростью возьмём.

И вот, в одну из ночей тёмных, прилетела стрела от града. Вонзилась в щит дубовый, и на стреле той была привязана грамотка. Написал её муж корсунянин, именем Анастас, глаза которого были цвета моря летнего. И гласила грамотка: «За вами, с востока, колодцы глубокие. Из них трубы глиняные ведут воду в град. Перекройте трубы — и сдадимся мы, ибо жажда сильнее стен».

Владимир поднял очи свои к небу, где звёзды мерцали, как лампады в храме, и сказал тихо:

- Если сбудется сие, крещусь я во имя Бога твоего, о коем царь Василий сказывал.

И тотчас повелел воям копать наперерез трубам. Копали всю ночь земля летела, как снег в вихре. Нашли трубы толстые, как стволы дубовые, и перекрыли их камнями и брёвнами. В граде же сначала не приметили: пили вино виноградное, ели инжир сладкий. Но наутро дети заплакали:

- Воды нет! - Кувшины пустые, колодцы сухие, как лягушачьи глаза на солнце. Женщины несли вёдра порожние, мужчины хрипели, губы их трескались, как земля в засуху.

Наместник градский закричал:

- Сдаёмся!

 

 

И ворота скрипнули, как старые двери в избе заброшенной. Владимир вошёл в град с дружиною своею. Улицы узкие, дома белые, с мозаикой на стенах: рыбы серебряные, виноградные грозди, кресты малые. Пахло смолой корабельной, солью морскою, базиликом свежим из горшков на крышах.

На площади главной ждал Владимир сокровищ: злата, серебра, камней самоцветных. Но увидел три колокола медные, великие, на балках дубовых. Первый — большой, бока его блестели, как солнце в луже после дождя. Второй — поменьше, голос звонкий, как ручей горный. Третий — малый, но пел нежно, как мать над колыбелью. Корсуняне шептали:

- Сии колокола — Вера, Надежда, Любовь. Отливали их монахи в Царьграде, когда град наш был добрым, а не злым.

Владимир коснулся колоколов ладонью — тёплые, будто живые. И сказал:

- Сия добыча истинная, не злато, но глас Божий.

Не велел жечь дома, не взял перстней, не тронул горшков с мёдом. Только колокола повелел снять бережно, как птенцов из гнезда.

Анастас подошёл, руки его в мозолях от лука, и молвил:

- Княже, предал я град, но спас людей от смерти. Возьми меня с собою.

Владимир кивнул:

- Поедешь, и научишь, как правда сильнее стен каменных.

Тем временем в Царьграде цари Василий и Константин получили весть: «Корсунь взята!» Побледнели, как полотно белое, и опечалились.

Владимир послал гонца на коне быстром: «Отдайте сестру вашу Анну за меня, или Царьграду будет то же, что Корсуни».

Цари переглянулись, и сказали: «Не пристало христианам выдавать сестру за язычника. Если крестишься, получишь её и царство небесное».

Услышав сие, Владимир молвил посланным: «Скажите царям: крещусь я, ибо испытал закон ваш прежде, и люба мне вера ваша».

И рады были цари, и упросили сестру свою Анну. Анна же, красавица с косой до пояса, плакала горько:

- Иду как в полон, лучше умереть здесь, под смоковницами родными.

Братья же сказали:

- Поезжай, сестрица. Может, обратишь Русь к Богу, а Византию избавишь от войны. И едва принудили её.

Села Анна на корабль златоверхий, попрощалась с ближними с плачем, и отплыла через море. Волны качали корабль,