Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин

Вскоре погибли Митяй и Гришка – добрые казаки, настоящие лыцари. Повисли на пиках, пробитые насквозь, клоня их к земле… И тогда старый, сильно израненный Терентий, оставшийся подле сотника (сдаться на милость круля он предлагал лишь из-за страха за семью, а не по малодушию), сам бросился на граненые наконечники.

- Рубите их, братья!

Рослый, даже долговязый Терентий повис сразу на трех копьях разом – и сотник бросился следом за товарищем, подхватив его саблю, да увлекая за собой двух уцелевших еще казаков.

- За волю!

Трикач прыгнул прямо на копейные древка, выбив из рук ляхов; тотчас вскочил – с силой отбив выпад направленной в груди пики… А вторым ударом рассек мерзко ухмыляющееся лицо ближнего к нему ляха.

- За веру!

Рядом бились – и погибали последние товарищи. Но конец их был славен и честен – ведь они отдавали живот свой за други своя…

Сотник же пробился к обезоруженным ляхам, слишком поздно схватившихся за рукояти собственных клинков – словно зачаровал их стальной вихрь будто заговоренного сотника… Нет, не заговоренного – просто в последнюю свою атаку Трикач вложил весь остаток своей жизни, осушил его досуха… Он успел дотянуться до каждого из трех ляхов, шарахнувшихся было прочь, но уперевшихся в строй соратников – а потом охнул от жуткой боли: пика пробила бок.

- Помилуй мя, Господи… И прими в руце твои дух мой…

Мгновение резкой боли вскоре прошло – в тело Трикача вонзились еще несколько пик, ляхи подняли умирающего сотника над головами. Но в последний миг своей жизни он увидел лишь чистое небо – ибо налетевший вдруг ветер разогнал дым у места последнего боя верного казака. И прощальный лучик уходящего солнца ласково коснулся лица Трикача – словно теплое материнское прикосновение.

Сотник мягко улыбнулся в последний миг своей жизни – он словно воочию увидел перед собой родителей, и лишь скупая слеза покатилась по щеке мертвого… Душа полковника отлетела вместе с пеплом горящего города, поднимающегося уже к вечернему небу. Она устремилась в чертоги горние к отцу и матери – для которых любимый сын всегда оставался маленьким ребенком…

Василько тер глаза, что выедал дым охваченного пожаром города. Из-под стен доносились восторженные вопли победителей и отчаянный бабский визг, а где-то еще звенели клинки – кто-то из казаков сумел покинуть стену и отступить, но не смог прорваться к малому городу. Они дрались с гайдуками, бедными шляхтичами и их челядью, татарами – ринувшимися в город после того, как изгородь за воротами окончательно разбили… Но дисциплинированные королевские жолнеры подобрались уже к стенам малого города.

Последние, в отличие от острога внешних, опоясывающих Девицу стен рубились городнями – заполненными камней и землей срубами, с нависающим над внешней стороной боевым поясом-обламом. Узкие бойницы пригодны лишь для стрельбы из пищали или пистоля – сквозь них внутрь стен не протиснуться, а сверху стрелковая галерея прикрыта массивной кровлей… Попасть внутрь такой крепости возможно, обрушив ее стену из тяжелых стенобитных орудий или подведя под нее мину. Нет, сами казаки при штурмах порой также прорубали кровлю, и проникали внутрь сквозь брешь в «потолке» – но более всего ныне уязвимы ворота.

И последние, увы, казаки не могли заложить камнем – они сквозь них отступили в малый замок… Но сколько их уцелело? С полсотни старых казаков да городских вперемешку. А между тем, первое чугунное ядро уже ударило в створки…

- Браты! Последний бой нам остался – сами все видите! Но как мы умрем – безвольно, без сопротивления, или продержимся еще немного, не дав ляхам времени найти мальцов наших – это решать уже вам. Сотник Трикач пал – а значит, нужно выбрать атамана, кто будет вести последний наш бой.

- Тебе им и быть, Василько.

Первым отозвался осунувшийся, почерневший с лица Микола. Его внуки и младшая дочь хоронились сейчас в погребах, старших сыновей срубили на стене – а жена и невестка остались на последнюю службу в городском храме… Микола позабыл про свое богатство и сытую, счастливую до того жизнь – все осталось в прошлом и было теперь совершенно незначительным, даже пустым. Бывший мясник, как и прочие казаки, готовился принять смерть – но мечтал перед этим свалить еще хоть одного ляха…

А лучше двух – по числу сыновей. Он один из немногих сохранил пищаль, и теперь старательно чистил шомполом; прочие казаки негромкими, уставшими голосами поддержали:

- Верно, Василько. Ты атаман.

- Твоя правда, Микола, Василько казак справный…

- Любо!

Нежинец кивнул:

- Ну, коли так, браты – не будем время терять. Все имеющиеся…

Очередной тяжелый удар ядра по воротам крепко встряхнул обе створки – но те хоть и затрещали, но выдержали. Прервавшись на мгновение, атаман продолжил:

- Все имеющиеся телеги подвезти к воротам и перевернуть, выстроив полукольцом у воротной башни. А за створками натянуть веревку, да жестко ее закрепить – но невысоко, до середины голени. Если конные вперед ломанутся, зацепятся за веревку ногами… Да и пеший может упасть. Ну и пищали зарядите, ясное дело!

Вновь дрогнули – и вновь устояли ворота, а казаки принялись спешно выполнять приказ новоиспеченного атамана. Сгустившиеся сумерки уже обратились во тьму – ее, впрочем, подсвечивало пламя пожара, охватившего город… Телег и возов внутри хватало – суда загодя свезли большую часть припасов, и несколько возов оставили; дети и немногочисленные женщины, горько плача, спустились вниз, в погреба. Крышки сверху постарались завалить всяким хламом, маскируя вход – это ничего, не задохнуться. Погреба проветриваются сквозь вытяжные трубы, и с учетом разницы температур под землей и снаружи, где зима крепко морозит. Главное, чтобы верхний замок не сгорел дотла… Впрочем, большую часть деревянных строений внутри малой крепости казаки также разобрали – используя их бревна и на стенах, и возведя внутренний частокол у городских ворот.

- Показакуем напоследок… - улыбнулся в седые усы старый казак Степан, закончив прятать вход в погреб. После чего смахнул невольно набежавшую на щеку слезу…

А ворота уже оглушительно треснули – очередное ядро разбило створки и залетело внутрь замка. Засовы, впрочем, пока держатся – но времени у казаков осталось уже совсем мало.

- Ну что, браты? Помолимся напоследок?

Василько оглянулся в поисках кого из священников – и не нашел. Батюшки и алтарники, хорошо знающе молитвы, все как один остались со своей паствой в храме, вне кольца стен малого града.