Женщины в искусстве. Жены, любовницы, музы - Гай Гаевич Ханов

– похотливого демона, совокупляющегося по ночам с несчастными женщинами. Голова лошади с мертвыми фосфоресцирующими глазами дополняет картину ночного ужаса. Швейцарец Фюсли (или Фюзели на английский манер) был одним из первых создателей образов, порожденных сновидениями. «Одна из самых неизведанных сфер искусства – это сны и то, что можно назвать персонификацией чувства», – записал он в своей книге афоризмов об искусстве. Он будет еще не раз возвращаться к этой теме в своих работах, создавая жуткие образы по древним скандинавским сагам, сюжетам Гомера и Данте, Шекспира и Мильтона.

Генрих Фюсли. Ночной кошмар. 1791.Музей Гете, Франкфурт-на- Майне

«Танатос и эрос», страх смерти и стремление к сексуальному удовлетворению, впервые так ярко отраженные в его картинах, станут символами грядущей эпохи романтизма, сюжетами живописи и литературы – от «Франкенштейна» и вселяющих ужас недетских сказок Гофмана до экспрессионизма и сюрреализма XX века. Он одним из первых запечатлел эти болезненные состояния человеческого бытия на грани сна и яви, что, по всей видимости, и дало основание Хорасу Уолполу, его современнику и «отцу» готического романа, заявить, что Фюсли «поразительно безумен, безумен как никогда, безумен целиком и полностью». Однако это не помешало Фюсли стать профессором живописи и хранителем в Королевской академии художеств. Эта картина стала его главным наследием, но были и другие. Как бывший пастор стал живописцем «ночных кошмаров»?

Генрих Фюсли. Молчание. 1799. Кунстхаус, Цюрих

Всю свою жизнь Генрих Фюсли словно противостоял Богу и женщинам. Богу – потому что вынужден был отказаться от службы пастором и бежать из родного города после выступления против могущественного чиновника. Женщинам – из-за предательства любимой. Может быть, поэтому основные персонажи на его картинах – демоны и ведьмы, вампиры и фурии, кровавые тираны и сладострастные блудницы. Анна Ландхольдт отказала влюбленному Фюсли по требованию родителей. Его «Ночной кошмар» с демонами над спящей девушкой был написан под эмоциональным шоком от этого решения. «Прошлой ночью я был с ней в постели, обнимал своими горячими руками, – слил ее тело и душу вместе со своими, излил в нее мой дух, дыхание и силу. …Она моя, а я ее», – писал он в отчаянии своему другу и наставнику Каспару Лафатару. В Англии, куда он уехал залечивать сердечные раны, его называли «диким швейцарцем», распространяя слухи о том, что он «ел кровавую свинину и употреблял опиум».

«Фюсли в своем творчестве склонен к богохульству, разврату и крови», – написал его бывший ученик Бенджамин Хейдон. Он был человеком очень маленького роста, избегавшим женщин. Они привлекали и пугали его. «…В век роскоши женщины обладают решительностью и склонностью к диктату», – напишет он в своих «Афоризмах». Он женился на своей модели Софии Роллинс, «склонной к диктату». Она сожгла более ста эротических рисунков после его смерти. Вряд ли они были близки духовно. «Молчание» Генриха Фюсли – это картина о том, чего мы никогда не услышим от него самого. Загадочная, как сфинкс, фигура, сидящая во мраке со скрещенными ногами и распущенными волосами, скрывающими ее от окружающего мира, – символ его тайной жизни. Эта картина со слитым с фоном силуэтом невероятна по силе выразительности. Она кричит об отчаянии и одиночестве. Только никто не слышит. «Гений, вдохновленный вымыслом, разрывает завесу, что отделяет существующее от возможного; он вглядывается во тьму», – написал Фюсли в конце XVIII века.

«Молчи, скрывайся и таи / И чувства и мечты свои – / Пускай в душевной глубине / Встают и заходят оне…» Стихи Федора Тютчева звучат как эпиграф к этой картине.

Роковые женщины Франца Штука

Магнетический взгляд этой роковой женщины отвлекает внимание от главной детали – зловеще свисающей с ее плеча головы змеи, тесно обвивающейся вокруг нее. И только разглядев их обеих, вы замечаете странную схожесть сплетенных вместе женщины и змеи, не уступающих друг другу в коварстве и жестокости, несущих смертельную опасность.

Франц фон Штук. Грех. 1893. Новая Пинакотека, Мюнхен

Франц Штук шокировал картиной зрителей первой выставки Мюнхенского сецессиона в 1893 году. Грехопадение Евы было представлено художником как сговор с дьяволом, а не случайное искушение. Штук словно заставлял усомниться в библейской версии грехопадения. Точно так же, как Ницше незадолго до этого поставил под сомнение все религиозные и моральные конструкции общества, заявив, что «Бог умер». Спустя несколько лет писатель Томас Манн в новелле «Меч божий» расскажет о молодом монахе Иеронимусе, мечтавшем сжечь на кострах все греховные произведения искусства, увидев именно в этой картине «в широкой раме под темное золото», выставленной в «магазине, торгующем красотой», угрозу для веры и человека.

Франц Штук гениально предчувствовал новые тенденции времени. Танатос и Эрос, влечение к смерти и влечение к жизни, сексуальный инстинкт и инстинкт самосохранения станут основой дуалистической теории Зигмунда Фрейда. Как истинный символист, Штук всегда обращается к подсознанию и чувствам. И женщина, и змея – только символы, метафора для толкования вечных вопросов любви и греха, жизни и смерти, добра и зла. Картина «Грех» была впервые показана в России в 1900 году, вызвав восторженные отклики российских символистов. Александр Бенуа так вспоминал встречу с художником: «Блиставший аполлоническим блеском, точно озаренный ореолом славы, красавец, пожиратель женских сердец, Штук вышел, по-театральному одетый в бархат, держа в левой руке палитру, с которой текли необычайно яркие колеры на роскошный мозаичный пол».

Он писал Еву с натурщицы Анны Марии Брандмайер, которая родила ему внебрачную дочь Марию. Этот грех после расставания с любимой он будет замаливать всю жизнь, вдохновенно рисуя портреты дочери, женившись на богатой американской аристократке и отсудив дочь у родной матери.

Девушки, танцующие на зеленой лужайке, – явный парафраз боттичеллиевской «Весны» с нимфами, кружащимися в хороводе. Их тоже шесть. Но эротический экстаз и пьянящая атмосфера какого-то магического действа вовлекают зрителя в таинственный мир безудержной фантазии художника. Здесь все символ, все тайна, все имеет значение.

Франц фон Штук. Весенний хоровод. 1910. Национальный музей, Варшава

Древние мифы, оккультные ритуалы и языческие обряды были основными сюжетами картин Франца Штука. Дьявольщина, которая бывает в мутные времена потрясений, буйствовала на его полотнах и кружила зрителя в эротических танцах жизни и смерти. «Многозначный символ – вот главное выразительное средство в искусстве», – утверждал Франц Штук. Никакой другой художник не наполнял свои полотна таким мистическим предчувствием грядущего хаоса. Может быть, поэтому репродукции его картин были так желанны в уютных домах немецких бюргеров на рубеже XIX