Строгановы - Андрей Левонович Шляхов

Александрой Федоровной в сентябре 1856 года. «Как второй брачный союз Великой Княгини Марии Николаевны, хотя и получающий ныне по воле Нашей, силу законного, должен, однако же, оставаться без гласности, – говорилось в Акте, – то Ея Императорское Высочество обязывается каждый раз, в случае беременности, удаляться на время родов, от столиц и других мест пребывания Императорской Фамилии. Граф Григорий Строганов может иметь помещение в С[анкт-] Петербургском и загородных дворцах Великой Княгини Марии Николаевны, но не иначе, как по званию причисленного ко Двору Ее [попечителя при Георгии Максимилиановиче]. Он не должен являться с Нею, как супруг Ее, ни в фамильных, ни в иных собраниях Дома или Двора Нашего, а равно и ни в каком публичном месте, и вообще пред свидетелями. Прогулки с Великою Княгинею запросто он может дозволять себе только в собственных садах Ее Высочества: С[анкт-] Петербургском и Сергиевском, но отнюдь не в Петергофском и других Императорских, где они могли бы встречаться с гуляющими или проезжающими и проходящими». Короче говоря, все всё знали, но делали вид, будто никакого «мезальянса» не существует. Да, именно что мезальянса, поскольку великая княжна вышла замуж за человека, предками которого в девятом колене были крестьяне…

«Мария Николаевна беременна и едет со Строгановым, об этой свадьбе хотя официально ничего не объявлено, но уже не делают из этого секрет, в особенности с тех пор, как беременность Марии Николаевны сделалась известной, а сделалась она особенно известною, потому что на балу у английского посланника в Москве ее стало рвать», – пишет князь Оболенский.

Дети от второго брака Марии Николаевны – родившийся в мае 1857 года сын Григорий и родившаяся в 1861 году дочь Елена – носили фамилию Строгановых и графский титул отца. Григорий умер в возрасте двух лет, а Елена вышла замуж за кавалергарда Владимира Шереметева, от которого родила сына и дочь… «Говорят, что Строганов объявил, что никогда не вернется в Петербург, если его положение не будет оформлено, – пишет Анна Тютчева, – что ему надоело видаться с своей женой по спартанской манере». Что ж, императорский акт эту «спартанскую манеру» облегчил не сильно.

Александру Григорьевичу Строганову морганатический брак сына был, что называется, поперек души, и отцовские чувства в данном случае несложно понять. Достоинства роду Строгановых этот брак не прибавлял нисколько, напротив, – бросал на него тень. Толку от подобного «скрытого» родства с домом Романовых не было ровным счетом никакого, оно давало лишь пищу для пересудов и сплетен. Явно не такой судьбы хотел отец для сына, которому после смерти его младшего брата Владимира выпало быть единственным продолжателем рода по мужской линии.

К сожалению, Мария Николаевна не обрела счастья и во втором браке, несмотря на то что он, как и первый, был заключен по любви, да вдобавок наперекор условностям. С 1862 года Мария Николаевна жила во Флоренции, где, по словам военного министра Дмитрия Милютина, «совершенно выделялась из той среды, в которой родилась и выросла… позволяла себе разные эксцентричности, держала себя как простая смертная, тон ее, речи, обращения были крайне развязаны и бесцеремонны, только профиль ее напоминал, что она дочь императора Николая, в последние годы она вдруг сильно опустилась и так исхудала, что трудно было ее узнать». По поводу «опустилась и исхудала» нужно сказать, что вины самой Марии Николаевны в том не было, она имела «букет» серьезных заболеваний, вплоть до хронической сердечной недостаточности, развившейся на фоне диффузного токсического зоба. Скончалась она в феврале 1876 года в Санкт-Петербурге в возрасте пятидесяти шести лет. «Нет возгласов о прискорбном событии, – записал в дневнике министр государственных имуществ Петр Александрович Валуев. – Оно так долго ожидалось, что случившееся не могло произвести никакого сильного впечатления. Завершилась жизнь, обильная светом и тенями. Помню июльский день 1839 года, когда усопшая вел[икая] княгиня стояла перед первым брачным алтарем. Сколько в ней было красоты и грации, сколько было силы в ее державном отце! Как мало предчувствовали будущность! В этой будущности при последовательном ее переходе в настоящее и прошлое сколько разноцветных и разнозначительных глав! Мариинский дворец… затем вторичное, сперва безгласное, потом гласное супружество, странническая жизнь между Петербургом, quarto, Сергиевкой, лихорадочное занятие искусствами, домашние огорчения. Наконец, гробница в Петропавловской крепости…» Тремя днями позже Валуев добавляет: «Процессия совершилась по церемониалу… Сыновья покойной вел[икой] княгини следовали пешком за колесницей. Государь, конечно, был верхом. Из войск были Преображенский полк, конная гвардия и одна батарея… Сонм гражданских сановников был беден и неблистателен…». И еще, спустя два дня: «Гр[аф] Строганов не был ни при перевозе тела почившей вел[икой] княгини, ни при погребении. Он сказал, говорят, что с ее жизнью пресеклось и его отношение к ней. Его дочь также не была ни при том, ни при другом обряде. Про нее рассказывают, что, наперекор судьбе, она тяготится своим именем и, несмотря на свои пятнадцать лет, горячо желала быть высочеством». Заметим, кстати, что «высочеством» Елена Григорьевна Строганова так и не стала.

Рассказы уместнее завершать на мажорной ноте, дабы послевкусие было приятным. «Я всегда находился с Григорием Строгановым в самых дружеских отношениях и могу сказать, что редко на своем веку встречал человека такого благородного и доброго, – пишет в своих воспоминаниях известный литератор граф Владимир Александрович Соллогуб. – Он представлял собою олицетворение того, что французы называют un viveur[86], но в самом изящном смысле. Всегда готовый волочиться за женщинами и кутить, он в то же время всегда был готов оказать услугу товарищу, помочь бедняку, утешить страждущего… В России трудно кого-нибудь удивить способностью осушить почтенное количество бутылок, но едва ли кто-нибудь мог в этом случае перещеголять Григория Строганова. Его попойки сделались в России легендарными; опишу одну из них, рассказанную мне самим Григорием Александровичем. Будучи еще молодым человеком, по делам службы Строганов отправился в прибалтийские провинции и приехал – уже не помню теперь хорошенько – в Ревель или Ригу, – словом, в большой город, где члены тамошнего клуба устроили ему обед. Как только Строганов вошел в залу, члены встретили его самым радушным образом и повели в столовую, где усадили, разумеется, на первое место и стали его угощать.

– Любезный граф, – обратился к Строганову председатель пирушки, – мы знаем, что в России никто так богатырски не пьет, как вы, и потому мы предлагаем вам выпить с каждым из нас по бокалу за ваше здоровье; нас семнадцать человек, следственно…

– С удовольствием, – невозмутимо ответил Григорий Александрович; он знал, что против него между его хозяевами произошло нечто вроде маленького заговора с целью его