Есенин - Василий Берг

Господи, отелись!

Перед воротами в рай

Я стучусь:

Звездами спеленай

Телицу Русь…

Грозно гремит твой гром,

Чудится плеск крыл.

Новый Содом

Сжигает Егудиил.

Но твердо, не глядя назад,

По ниве вод

Новый из красных врат

Выходит Лот…

Ей, россияне!

Ловцы вселенной,

Неводом зари зачерпнувшие небо, —

Трубите в трубы.

Под плугом бури

Ревет земля.

Рушит скалы златоклыкий

Омеж.

Новый сеятель

Бредет по полям,

Новые зерна

Бросает в борозды.

Светлый гость в колымаге к вам

Едет.

По тучам бежит

Кобылица.

Шлея на кобыле —

Синь.

Бубенцы на шлее —

Звезды…

«Грехопадение в левое крыло», в котором обвиняли Сергея Есенина в 1918 году, на самом деле произошло в ноябре 1917 года. Архангел Егудиил (Иегудиил), покровитель всех усердно трудящихся, сжигает новый, то есть – контрреволюционный, Содом, а из красных врат (не только «красивых», но и «коммунистических») выходит новый Лот, человек новой революционной эпохи. Но содержание «Преображения» аллегорично, а аллегории каждый волен толковать по-своему. Заявление «я – большевик» предельно ясно и никаким толкованиям не подлежит, его поняли и те, кто не вник в смысл «Преображения».

«За эти два-три часа мы переворошили всю современную литературу, основательно промыли ей кости и нахохотались до слез, – вспоминал поэт Петр Орешин, творчество которого было созвучно творчеству нашего героя.

– Вот дураки! – захлебываясь, хохотал Есенин. – Они думали, мы лыком шиты… Ведь Клюев-то, знаешь… я неграмотный, говорит! Через о… неграмотный! Это в салоне-то… А думаешь, я не чудил? А поддевка-то зачем?.. Хрестьянские, мол!.. Хотя, знаешь, я от Клюева ухожу… Вот лысый черт! Революция, а он “избяные песни”… На-ка-за-ние! Совсем старик отяжелел. А поэт огромный! Ну, только не по пути… – И вдруг весело и громко, на всю квартиру: – А знаешь… мы еще и Блоку и Белому загнем салазки! Я вот на днях написал такое стихотворение, что и сам не понимаю, что оно такое! Читал Разумнику, говорит – здорово, а я… Ну, вот хоть убей, ничего не понимаю!

– А ну-ка…

Я думал, что Есенин опять разразится полным голосом и закинет правую руку на свою золотую макушку, как он обыкновенно делал при чтении своих стихов, но Есенин только слегка отодвинулся от меня в глубину широкого кожаного дивана и наивыразительнейше прочитал одно четверостишие почти шепотом:

Облаки лают,

Ревет златозубая высь…

Пою и взываю:

Господи, отелись!

И вдруг громко, сверкая глазами: Ты понимаешь: господи, отелись! Да нет, ты пойми хорошенько: го-спо-ди, о-те-лись!.. Понял? Клюеву и даже Блоку так никогда не сказать… Ну?

Мне оставалось только согласиться, возражать было нечем. Все козыри были в руках Есенина… Я понял, что в творчестве Сергея Есенина наступила пора яркого и широкого расцвета. В самом деле, до сей поры Есенин писал, подражая исключительно Клюеву, изредка прорываясь своими самостоятельными строками и образами… Вот его детство, написанное уже впоследствии, в пору ясного самосознания и расцвета:

Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой,

Часто, часто с разбитым носом

Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме

Я цедил сквозь кровавый рот:

”Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму все заживет.

Вот где настоящий Есенин. Но этот настоящий Есенин уже сквозил и в те первые революционные дни. Выслушав целый ряд революционных стихотворений, написанных уже не по-клюевски, я увидел, что Есенин окончательно порывает всякую творческую связь и с Клюевым, и с Блоком, и с Клычковым, и с многими поэтами того времени конца семнадцатого года, когда поэты и писатели разбивались на группы и шли кто вправо, кто влево. Есенин круто повернул влево. Но это вовсе не было внезапное полевение. Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом, и принял его, конечно, только потому, что внутренне был уже подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрем…»

Отдельный интерес представляет дата написания «Иорданской голубицы». В сборнике «Сельский часослов», куда вошли «Иорданская голубица», «Отчарь», «Товарищ» и «Певучий зов», указано 20–23 июня 1918 года, а в Литературном приложении к газете «Известия Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов», где «Иорданская голубица» была опубликована в сокращенном виде, датой создания указан июль 1918 года. Вроде бы и невелика разница – то ли конец июня, то ли июль, но…

Но 6 июля 1918 года левые эсеры[23], бывшие до того момента политическими союзниками большевиков, подняли мятеж, который был подавлен на следующий день. Согласно одной из версий, никакого мятежа не было, просто большевикам был нужен предлог для того, чтобы разделаться с не очень-то надежными соратниками. Но, так или иначе, до 6 июля левые эсеры были своими, а затем в одночасье стали врагами. И если «Иорданская голубица», в которой поэт объявляет себя большевиком, была написана в конце июня 1918 года, то провидческий дар Есенина заслуживает всяческого восхищения, а если это произведение было создано в июле, то следует восхищаться быстротой отклика поэта на происходящие события. Торопиться следовало, ведь Есенин активно сотрудничал с левыми эсерами, печатался исключительно в их изданиях («Дело народа», «Знамя труда», «Знамя борьбы», «Голос трудового крестьянства», «Наш путь» и др.) и в конце февраля записался в эсеровскую боевую дружину. На тот момент с точки зрения большевиков ничего предосудительного в этом поступке не было, поскольку левые эсеры откликнулись на декрет-воззвание Совета народных комиссаров «Социалистическое отечество в опасности!» от 21 февраля 1918 года, изданный в связи с начавшимся германским наступлением. Но после того как из соратников левые эсеры превратились во врагов, любая причастность к их лагерю стала опасной – со своими врагами большевики расправлялись кардинально, уничтожая всех подчистую.

Выражаясь современным языком, Есенин переобулся на ходу, и в политической беспринципности его укоряли наряду с неискренностью – мол, Есенин стремится оказаться на стороне победителей во что бы то ни стало… Знаете, какое оправдание является наиболее ценным? То, которое высказывает противник, а не друг.

«Устинов [один из есенинских биографов] рассказывает, что при Временном Правительстве Есенин сблизился с эсерами, а после октября “повернулся лицом к большевицким Советам”, – пишет поэт и литературовед Владислав Ходасевич. – В действительности таким перевертнем Есенин не был. Уже пишучи патриотические стихи и читая их в Царском, он