Варварины сказки - Иеромонах Тихон (Невидимов)

тебя!» - Но слова застряли. Она села и заплакала: - Я... хотела твой хлеб. Но... не могу. Твои друзья - Радость, Милосердие, все они... изменили меня.

Любовь обнял её:

- Любовь не обманывает. Возьми хлеб - делись. Вспомни заповедь: «Возлюби ближнего». - Ты уже честна - в сердце.

Седьмой хвост засиял алым, восьмой - фиолетовым, девятый - белым, как снег. Лиса почувствовала: «Я... честная. Шаги мои - теперь не бег, а танец. Сердце полно - радостью, милостью, всем». Она обняла Мальчика, и храм наполнился смехом: лиса танцует в обнимку с добродетелями!

Так Лиса стала честной. Она вернулась в нору, но теперь делилась едой, смеялась с друзьями и молилась под сакурой. И лес шептал:

Кицуне - танцует

Тень хитрости тонет в блеске росы.

Вечна весна.

 

САГА О МАЛЕНЬКОМ РЫБАКЕ ИВАНКО И КАМЕННОМ ВЕЛИКАНЕ

 

В далёкой северной стране, где фиорды серебрятся под луной, как чешуя огромной рыбы, а ветер поёт саги о героях и великанах, жил-был маленький рыбак по имени Иванко. Ему было всего семь лет, но он уже умел чинить сети, что рвались о скалы, и петь старые песни, которые бабушка шептала у очага. Иванко был таким малым, что его сапожки - старые, сшитые из тюленьей шкуры - казались ему лодкой, а удочка - целым кораблём. Дети в деревне дразнили его: «Крошка-рыбак, сети плетёшь для пескарей!» Но Иванко не обижался. Он верил словам бабушки: «Маленький - не слабый, милый. В тебе искра Божья, ярче любого костра. Она растопит лёд и сдвинет горы». Эта вера теплилась в его груди, как уголь в золе, и когда он смотрел на море, сердце сжималось от тоски - по папе, ушедшему в бурю, и по тому миру, где малые становятся великими, как в сагах.

Иванко жил в маленькой хижине на краю утёса, с мамой и бабушкой. Папа ушёл в море три зимы назад - буря унесла его лодку, - и с тех пор мальчик каждое утро выходил на рыбалку. «Я поймаю самую большую рыбу, - мечтал он, - и мы зажжём свечи в церкви за упокой папиной души». По утрам он бежал к фиорду, где вода была синей, как глаза тролля из сказок, и бросал сеть. Рыба ловилась мелкой - одни селедочки, - но Иванко радовался каждой. «Спасибо, Боже, за этот улов, - молился он, крестясь. - Он - как манна небесная». В эти моменты его пальчики, обветренные и маленькие, дрожали от холода, но внутри разливалось тепло - тихое, упрямое, как северный рассвет.

Однажды, в день, когда солнце едва выглянуло из-за туч, как робкий гость на пир, Иванко вышел на утёс пораньше. Небо было серым, как волчья шкура, а волны шептали: «Берегись, берегись...» Мальчик забросил удочку - и вдруг! Крючок дёрнулся так, что удочка вырвалась из рук. «Ой-ой! - закричал Иванко. - Что там?» Он перегнулся через край утёса и увидел: в воде не рыба - огромный камень, весь в мхе, как борода великана. Но камень шевелился! «Это... это великан! - ахнул мальчик. - Каменный Великан из бабушкиных сказок!» Сердце его заколотилось - тук-тук, как барабан в груди, смесь страха, любопытства и восторга, от которой ладошки вспотели, а ноги приросли к земле.

Великан вынырнул из воды залива медленно, как из древнего сна. Он был огромен - голова его упиралась в небо, плечи - шире фиорда, а тело - из серого камня, поросшего лишайником. Глаза - два озера, мутные от вековой грусти. «Кто меня потревожил? - прогремел он голосом, как обвал в горах. - Маленький человечек? Ха! Ты - песчинка, а я - гора!» Великан схватил утёс одной рукой, и камни посыпались в воду, как слёзы. Деревня задрожала: хижины затрещали, коровы заблеяли, а мама Иванко закричала: «Беги, сынок!» В этот миг в груди мальчика что-то сжалось - боль за маму, за дом, но и искра упрямства вспыхнула ярче: «Нет, - подумал он, - бежать - значит сдаться. А я... я сын моря».

Иванко не убежал. Он стоял, крепко сжав кулачки, и вспомнил древнее сказание о рыбаке и Царь-рыбе: «Проси у рыбы чуда, но с верой в сердце».

- Великан! - крикнул мальчик, и голос его был звонким, как колокольчик в церкви, несмотря на дрожь в коленках. - Я не песчинка! Я - Иванко, сын моря. Зачем ты проснулся? Что тебе нужно?

Великан удивлённо моргнул - озёра его глаз блеснули, и в этой глубине мелькнула тень - не злоба, а одиночество, тяжёлое, как камень на душе.

- Мне... мне одиноко, - проворчал он. - Тысячу лет я спал под водой, охраняя сокровища. Но теперь буря разбудила меня, и я зол. Я затоплю вашу деревню, если не принесёшь мне три дара: огонь, что не гаснет; песню, что трогает камень; и друга, что не боится тени!

Слова эти эхом отозвались в сердце Иванко - жалость к этому каменному исполину, спящему в одиночестве, смешалась со страхом за всех, кого он любил, и мальчик почувствовал, как слёзы жгут глаза, но он смахнул их: «Я... я найду».

Так началось большое испытание для маленького рыбака. Иванко вернулся в хижину, где мама плакала, а бабушка крестилась.

- Бабушка, - сказал он, - Великан - это тролль из из мира богов и великанов. Он злится от одиночества. Но я верю: Господь дал мне искру, чтобы растопить его камень.

Бабушка кивнула, вытерла слёзы и дала ему амулет - серебряный крестик с жемчужиной.

- Иди, внучок. Помни: «Сим победиши» - крестом победишь. И молись: «Отче наш» в пути».

В груди Иванко теплилась эта вера - как огонь в лампадке, дрожащий, но неугасимый, и он вышел из деревни на рассвете, с узелком: хлебом, солью и удочкой. Шаги его были лёгкими, но сердце билось тяжело - от страха перед неизвестностью, от любви к тем, кто ждал дома.

Путь его лежал через Туманные Холмы, где эльфы прячут грибы, и Ледяные Пещеры, где вихри поют баллады. «Первый дар - огонь, что не гаснет, - подумал он. - Где же он?» Вдруг из тумана вышел Старик-Эльф - маленький, с бородой, как мох, и глазами, искрящимися, как роса. В скандинавских сказаниях эльфы - хитры, но справедливы, и этот был