Книга 2. Война и мир Сталина, 1939–1953. Часть 2. «О дивный новый мир…», 1945–1953 - Андрей Константинович Сорокин

из войны обрела у Сталина четкие контуры и была намного продуктивнее подходов его западных современников и их последователей, которых почему-то не смущала перспектива привести практически в прямое соприкосновение вооруженные силы потенциальных противников. Возникавшие в связи с этим риски настолько очевидны, что уместно допустить, что формирование «линии боевого столкновения» (ЛБС) противостоящих блоков входило в сценарные планы военно-политических проектировок инициаторов западного блока. На формирование советского подхода к обеспечению безопасности, вероятно, повлияли уроки, извлеченные Сталиным из трагического опыта июня 1941 г., когда общая граница с агрессором предоставила тому возможность нанесения внезапного удара, имевшего результатом почти катастрофические последствия. Превосходство советских сухопутных сил в Европе в послевоенный период, видимо, не являлось для советского вождя достаточной гарантией безопасности, ведь, как уже видел читатель, накануне вторжения нацистской Германии в СССР, Красная армия обладала значительным превосходством по всем основным видам вооружений, что не спасло ее тогда от разгрома.

Сталину, судя по всему, идея нейтральной зоны виделась устроенной несколько иначе, чем это представлялось Литвинову. Швеция, Германия, Австрия, Швейцария от Балтики до Адриатики в случае успеха этого проекта создавали бы еще один непрерывный пояс безопасности для СССР из нейтральных или, если использовать тогдашний советский понятийный аппарат, «независимых и самостоятельных» государств. Реализовать эту идею, включив в «нейтральную зону» Германию, Сталину не удалось. Применительно к Дании, находившейся в очевидной зоне западных интересов, вероятнее всего, он не видел серьезных оснований для постановки такого рода задачи в практическую повестку дня.

* * *

В отношении Италии подобная перспектива при определенных обстоятельствах, судя по всему, не упускалась Сталиным из виду, хотя и не относилась к числу наиболее вероятных. Как известно читателю, после отстранения королем Виктором Эммануилом в июле 1943 г. Муссолини от власти в Италии было сформировано правительство маршала П. Бадольо, объявившего первоначально нейтралитет. Сохранить нейтралитет Италии надолго не удалось, и в октябре того же года правительство Бадольо объявило войну Германии. На Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании (19–30 октября 1943 г.) союзники договорились о создании Консультативного совета по вопросам Италии, первое заседание которого состоялось 30 ноября. Перед этим, 10 ноября, союзники создали Союзную контрольную комиссию, включение в которую советского представителя было одобрено лишь 26 января 1944 г. и только с консультативными функциями.

Определявшийся на глазах курс союзников на фактическое устранение СССР от послевоенного урегулирования в Италии побудило Сталина предпринять свое дипломатическое «контрнаступление». В ночь на 4 марта 1944 г. Сталин продиктовал новую тактику лидеру итальянских коммунистов П. Тольятти, которого он принял в своем кабинете в Кремле. На следующий день Тольятти доложил об этих установках Г. Димитрову, который после упразднения Коминтерна сменил кресло его председателя на должность руководителя Международного отдела в аппарате ЦК ВКП(б). Димитров в своем дневнике зафиксирует эти установки. «Существование двух лагерей (Бадолио и антифашистские партии) ослабляет итальянский народ, — сказал Сталин. — Это выгодно англичанам, которые хотели бы иметь слабую Италию на Средиземном море». Другой тезис Сталина касался политического строя: «Если король идет против немцев, незачем требовать немедленного отречения… Коммунисты могут войти в правительство Бадольо». Целями этого поворота были названы усиление ведения войны против немцев, проведение демократизации страны и осуществление единства итальянского народа. «Главное, — подчеркнул Сталин, — единство итал[ьянского] народа в борьбе против немцев — за независимую, сильную Италию». Само собой разумеется, что Сталин дал рекомендацию «проводить подобный курс, не ссылаясь на русских»[187].

8 марта «Правда» сообщила, что днем ранее итальянское правительство обратилось к советскому с просьбой об установлении непосредственных отношений и об обмене представителями. Эвфемизм «непосредственные» лишь прикрывал фактическое начало дипломатических отношений между двумя странами. Итальянская сторона, таким образом, стремилась, судя по всему, ослабить нажим англо-американских союзников, играя на их противоречиях с Москвой, и желала улучшить условия перемирия и послевоенного урегулирования. Советская сторона поспешила дать согласие установить «непосредственные» отношения с этим правительством, о чем и была проинформирована мировая общественность в том же сообщении «Правды». Советский Союз стал первым государством из членов антигитлеровской коалиции, установившим отношения с послемуссолиниевской Италией. Сделано это было без консультаций с союзниками и в обход Консультативного совета и Союзной контрольной комиссии, которые были сформированы союзниками и в соответствии с решениями Московской конференции СМИД являлись официальными органами для взаимодействия с правительством Италии. 19 марта советская сторона вручила меморандум правительствам США и Великобритании, в котором предложила «предпринять шаги к возможному объединению всех демократических и антифашистских сил освобожденной Италии на базе соответствующего улучшения состава правительства Бадольо». 22 апреля 1944 г. Бадольо под давлением союзников сформировал в г. Салерно, где в тот момент располагалось итальянское правительство, новый состав своего кабинета (правительство национального единства), в который вошли представители ряда демократических партий, включая итальянских коммунистов, Тольятти при этом стал министром без портфеля[188]. «Поворот в Салерно», как стали называться эти события, на некоторое время создаст у Сталина представление о возможности продолжения борьбы за создание «независимой, сильной Италии». Вероятно, были не далеки от истины догадки союзников о том, что «правительство СССР собирается использовать создавшуюся теперь для него более благоприятную обстановку для противодействия англо-американскому влиянию». Именно так сформулировал свои сомнения посол США А. Гарриман, посетивший советский МИД 27 марта со специальной целью прояснить намерения советского правительства в связи с полученным меморандумом[189]. Дипломатическое признание новой Италии со стороны США и Великобритании последовало лишь в октябре 1944-го, вслед за этим отношения Советского Союза и Италии были подняты до уровня полных дипломатических отношений. Вряд ли Сталин, однако, надеялся на больший результат, чем противодействие англо-американскому влиянию в Италии, занятой союзными оккупационными войсками, с целью последующего выгодного обмена своих уступок здесь на соответствующие уступки англо-американских союзников в Восточной Европе.

Весной 1945 г. в вопросах послевоенного урегулирования на юге Европы союзникам придется принять во внимание новый фактор. Народно-освободительная армия Югославии (НОАЮ) под руководством маршала Тито продемонстрирует впечатляющие успехи. На западе части НОАЮ вступят на территорию Истрии и области Триеста, войдя в соприкосновение с оккупационными войсками союзников. Названные территории этой итальянской провинции Венеция-Джулия входили в состав итальянского государства с момента распада Австро-Венгерской империи после Первой мировой войны. Смешанное население даст Тито основания поставить вопрос об инкорпорации этих территорий в состав Югославии. В апреле линия разграничения союзных и югославских войск начнет нарушаться обеими сторонами, начнется так называемая гонка за Триест, крупнейший морской порт стратегического значения. Тито заявит союзникам о готовности управлять Истрией самостоятельно[190].

В апреле — мае 1945 г. разразится так называемый Триестский кризис, выявивший разность подходов союзников к послевоенному урегулированию и ставший предвестником вступления