Строгановы - Андрей Левонович Шляхов

городах бунты, – пишет Павел Александрович отцу в середине 1789 года. – Теперь в Париже есть премножество войск собрано, чтобы от возмущений удерживать народ, который везде ужасно беден». «Вы, может быть, уже знаете о бывшем в Париже смятении, и вы, может быть, неспокойны о нас, но ничего не опасайтесь, ибо теперь все весьма мирно, – говорится в одном из последующих писем. – Мы отложили наше путешествие в южные провинции, поскольку при этом всеобщем брожении умов, которые повсюду заняты исключительно вопросами власти и управления, мы не смогли бы там столь же успешно обеспечить себе образование, развлечение и безопасность, – сообщает Александру Сергеевичу Жильбер Ромм. – Г-н де Лафайет, главнокомандующий городской милицией Парижа, и г-н Байи, мэр города, установили прекраснейший порядок во всех кварталах. Повсюду здесь царит спокойствие, и пребывание в Париже теперь более безопасно, нежели во всей остальной Франции».

Обучение Павла Александровича сузилось до одного предмета – политики, в которой все больше увязал его наставник. Началось с того, что Жильбер Ромм взялся сообщать жителям родного Риома новости из Национального собрания, но уже вскоре он примерил на себя роль лидера масс и в январе 1790 года, вместе с несколькими единомышленниками, создает в Париже политический клуб «Друзей закона», одним из первых членов которого становится Поль Очёр. Первоначально заседания клуба проходили в доме его соучредительницы, двадцатисемилетней Анны-Жозефы Тервань, более известной как Теруань де Мерикур, женщины красивой и энергичной. Таких, как она, принято называть «пламенными революционерками». В июле 1789 года Теруань де Мерикур участвовала во взятии Бастилии, а в октябре, с саблей и двумя пистолетами за поясом, шла в Версаль во главе процессии парижанок, известной как «Поход женщин за хлебом». Павел Александрович приобрел книги для библиотеки клуба, которая была поручена его попечению, а Теруань заведовала клубным архивом. Изрядно времени они проводили вместе, и неудивительно, что между ними вспыхнули чувства. «Очёр не смог устоять перед очарованием этой распутной Юдифи, – пишет Марк де Виссак, – опасность которой для русского юноши заключалась в холодности, проявляемой ею в любви, в противоположность пылкости своих политических взглядов».

«Коготок увяз – всей птичке пропасть», – говорят в народе. Членством в одном клубе Павел Александрович не ограничился. В августе 1890 года он вступает в «Общество друзей конституции», более известное под названием клуба якобинцев, поскольку собирались его члены в одном из помещений парижского монастыря святого Якова. Якобинцы отличались своим радикализмом и были готовы на все ради утверждения своих принципов. Их девизом было «Жить свободным или умереть». Революционная пылкость не могла не импонировать юному Полю Очёру. «Лучшим днем моей жизни будет день, когда я увижу Россию, обновленную такой же революцией, – пишет он в дневнике. – Может быть, я буду играть в ней такую же роль, какую здесь играет гениальный Мирабо»[46]. Но для начала Поль переводит на русский язык «Декларацию прав человека и гражданина», принятую Национальным собранием в августе 1789 года…

Александр Сергеевич Строганов поначалу относился к пребыванию сына в революционном Париже весьма спокойно, поскольку общий тон писем Павла Александровича был успокаивающим, а Жильбер Ромм, которому старый граф доверял безгранично, находил происходящее полезным для «гражданского воспитания» своего ученика. Однако в феврале 1790 года к Ромму явился человек, представившийся инспектором полиции. «Он расспрашивал о нашем пребывании во Франции, желая узнать его сроки… – пишет Ромм в своей записной книжке. – Он не спрашивал графа Строганова, а спросил господина Ромма. Этот человек производил впечатление шпиона…» О происшествии было доложено Александру Сергеевичу. «Визит полицейского агента мне так же не понравился, как и вам; не знаю, чему его и приписать, – ответил граф. – Впрочем, мой дорогой Ромм, я уверен, что вы слишком осторожны, чтобы не предпринять после этого мер. Скоро наступит теплое время, и я полагаю, что вы воспользуетесь им, дабы сделать несколько путешествий. Жду от вас соответствующих известий. В вашей стране умы слишком возбуждены; вся Европа внимательно наблюдает за происходящим, и, уверяю вас, ничего хорошего от этого не ждут».

Вопреки желаниям старого графа, Поль Очёр и Жильбер Ромм остались в Париже, где Ромм принимал непосредственное участие в подготовке к первому революционному «юбилею» – празднованию годовщины Клятвы в зале для игры в мяч (20 июня 1792 года депутаты Генеральных штатов Франции от третьего сословия торжественно поклялись не расходиться и собираться всюду, где потребуют обстоятельства, до тех пор, пока не будет принята конституция Франции; зал заседаний был закрыт по королевскому приказу, поэтому депутаты принесли свою клятву в версальском зале для игры в мяч). Из писем наставника и воспитанника разом исчезли все упоминания о политике, но эта уловка не могла ввести Александра Сергеевича в заблуждение, тем более что он получил по поводу сына прямое указание от Екатерины Второй, которой обстоятельную информацию о французских событиях доставлял посланник барон Иван Матвеевич Симолин.

«Я могу с уверенностью сказать, что пребывание во Франции становится опасным для молодых людей других наций: умы их возбуждаются и проникаются принципами, которые могут причинить им вред при возвращении в отечество, – писал Симолин вице-канцлеру графу Ивану Андреевичу Остерману в мае 1790 года. – Меня уверяли, что в Париже был, а может быть, находится и теперь, молодой граф Строганов, которого я никогда не видел и который не познакомился ни с одним из соотечественников. Говорят, что он переменил имя, и наш священник, которого я просил во что бы то ни стало разыскать его, не смог этого сделать. Его воспитатель, должно быть, свел его с самыми крайними бешеными из Национального собрания и Якобинского клуба, которому он, кажется, подарил библиотеку. Г-н Машков сможет дать вашему сиятельству некоторые сведения по этому поводу. Даже если бы мне удалось с ним познакомиться, я поколебался бы делать ему какие-либо внушения о выезде из этой страны, потому что его руководитель, гувернер или друг предал бы это гласности, чего я хочу избежать. Было бы удобнее, если бы его отец прислал ему самое строгое приказание выехать из Франции без малейшей задержки. Есть основания опасаться, что этот молодой человек почерпнул здесь принципы, не совместимые с теми, которых он должен придерживаться во всех других государствах и в своем отечестве и которые, следовательно, могут его сделать только несчастным».

«Чтобы генералу Брюсу [губернатору Санкт-Петербурга] поручено было сказать графу Строганову, что учитель его сына Ром, сего человека молодого, ему порученного, вводит в клуб Жакобенов и Пропаганды, учрежденный для взбунтования везде народов противу власти и властей, и чтобы он, Строганов, сына своего из таковых зловредных рук высвободил… ибо граф Брюс того