Женщины в искусстве. Жены, любовницы, музы - Гай Гаевич Ханов

Наталья Нордман ураганом ворвалась в размеренную жизнь 56-летнего Репина. Он окончательно порвал отношения с бывшей женой, купил для новой возлюбленной дом в поселке Куоккала – знаменитые «Пенаты» – и полностью подчинился ее оригинальному распорядку и привычкам. Всем, кроме него, она казалась сумасбродкой, заставившей Репина стать вегетарианцем и организовывать для именитых друзей театрализованные репинские «среды». Она кормила гостей отварами из трав и супами из сена, котлетами из картофельной шелухи и печеньем из подорожника.

Было бы несправедливо представлять Наталью Нордман как недалекую и взбалмошную женщину, подчинившую художника. Она свободно владела шестью языками, переводя для Репина иностранные журналы, увлекалась фотографией, опубликовала несколько оригинальных повестей и поддерживала феминистское движение в России.

Они прожили вместе 15 лет. Затяжной конфликт с любимым и тяжелая болезнь вынудили ее уехать в Швейцарию. Она отказалась от помощи Репина и умерла в больнице для бедных, завещав «Пенаты» художнику. С горечью признавалась она в письме к Чуковскому: «Я поняла, что никому в жизни не нужна. Ушла не я, а принадлежность “Пенатов”. Кругом все умерло. Ни звука ни от кого».

Репин прожил без любимой в финской Куоккале до самой смерти, отказавшись вернуться на советскую родину. «России нет!» – неизменно повторял он в ответ на приглашения.

Жена и муза Хоакина Сорольи

Эта прекрасная натурщица, рассматривающая кольцо на пальце, – Клотильда, жена художника. Грациозная поза позволяет восхищаться всеми волнующими изгибами ее фигуры на картине, очевидно напоминающей знаменитую «Венеру с зеркалом» его любимого Веласкеса.

Хоакин Соролья. Обнаженная. 1902. Частная коллекция

Он будет писать свою единственную любовь всю жизнь, оставив десятки самых разных картин с женой в качестве модели. Когда он уйдет навсегда, Клотильда создаст в их доме уникальный музей, завещав все Испании. Здесь будет храниться вся их переписка. По одному письму каждый день во время вынужденных расставаний. Всего около 2000 писем. А еще он ежедневно во время многочисленных дней разлуки заказывал для нее букеты цветов. Музами и источником вдохновения стали и две их дочери: Мария и Елена.

Хоакин Соролья и Клотильда познакомились еще подростками. Хоакин был другом старшего брата Клотильды. Она стала его женой и музой, менеджером и партнером, архивариусом и «министром финансов», как он сам ее называл. Их письма полны нежности и сопереживания.

«Я понимаю, что такой человек, как ты, художник, прежде чем быть моим мужем и отцом, должен предпочесть живопись всему остальному», – пишет Клотильда.

«Рисовать и любить тебя, вот и все! Разве этого недостаточно?» – отвечает Соролья.

«Я уважаю твое душевное состояние, я скажу тебе, что ты симпатичный, плохо воспитанный и избалованный человек, который заслуживает того, чтобы его шлепали, как маленьких детей», – шутит Клотильда.

«Хотя дети – это дети, ты для меня больше, гораздо больше, чем они, по многим причинам, о которых нет необходимости упоминать. Ты моя плоть, моя жизнь и мой мозг…» – страстно признается Соролья.

Даже если бы мы не знали их переписку, достаточно посмотреть десятки картин с его «дорогой Клот» в качестве модели, чтобы понять, что эта пара была создана друг для друга.

Последние три года их жизни были самыми тяжелыми. Смертельная болезнь парализовала его, лишив возможности работать. Она будет с ним до конца. Она останется с ним даже после его смерти, чтобы память об их любви и творчестве всегда жила в этом доме, ставшем ее стараниями музеем Сорольи в Мадриде.

Счастье-несчастье Чюрлениса

…Она не успела. Слишком поздно вызвал ее Михаил Добужинский, застав Чюрлениса безумно рисующим бесконечные кружочки в съемной петербургской комнатенке. За это опоздание она расплатится долгой-долгой, длиной в 47 лет жизнью без него.

Они познакомились всего четыре года назад, в 1905 году, на его первой литовской выставке. Чюрленис был известен и беден, а двадцатидвухлетняя студентка София Кимантайте была дочерью богатых родителей. Она принесла ему вдохновение, он ей – беспокойную любовь. Они обвенчались спустя четыре года. Он стал называть ее Зося на польский манер и писал удивительные письма, полные любовной фантазии и нежности: «Я хотел бы подняться на самую высокую вершину, недоступную смертным, и из самых прекрасных звезд сплести венок Зосе – жене моей».

Микалоюс Чюрленис. Сказка. Путешествие королевны II. 1909

Они были счастливы в первую поездку в Петербург, когда, обласканный Добужинским, Бенуа и Рерихом, он стал членом «Мира искусства» и начал выставляться в столице. Но он по-прежнему страдал от безденежья и постоянной неустроенности. Во вторую, роковую для него поездку в Петербург он поехал один. Она была беременна и осталась на родине. «Очень тяжело у меня на душе, – писал он ей̆, – похож я на птицу, придавленную древесным стволом, однако живу и крылья мои невредимы, разве подавлен и очень устал». Великий психиатр Бехтерев объяснит Софии состояние мужа «нервным расстройством и переутомлением». Она забрала его накануне Рождества сначала в родной Друскининкай, а затем в психиатрическую лечебницу, откуда 36-летний Чюрленис уже не вышел.

София Чюрлёнене-Кимантайте стала писателем и представляла интересы Литвы в Лиге Наций. В годы Второй мировой войны она спасала еврейских детей, пряча их дома. Ее даже называли «матерью всей Литвы».

P. S. Печально, но факт. Сразу после похорон София передала все картины мужа в фонд и почти не оставила воспоминаний о нем.

P. P. S. Странно, но факт. Спустя 61 год первая любовь Чюрлениса Мария Мацеевская, которую разлучили с ним, выдав замуж за другого, завещала похоронить ее с портретом любимого на груди. Видимо, надеясь на встречу на небесах.

Художник-вуайерист Эдвард Хоппер

Приходилось ли вам бывать в Нью-Йорке? Не там, где шумный Бродвей наполнен праздными толпами, ослепляющей рекламой и громкой музыкой, а в том городе, где мрачные кирпичные стены домов увиты пожарными лестницами и пустые глазницы окон подслеповато глядят на улицы, тускло отсвечивая зашторенными стеклами квартир? Где-нибудь на Гринвич-Виллидж, например?

Я обожаю эти запутанные переулки поздними вечерами, когда основной поток туристов медленно отступает, как море в отлив, и темнота поглощает причудливые силуэты старых неокрашенных зданий. Подзабытые постаревшие хиппи, рокеры и прочие богемные обитатели заполняют парки, напоминая о себе виртуозным исполнением рок-н-рольных блюзов. Здесь каждое кафе помнит знаменитых музыкантов. Пожалуй, только здесь вы сможете хоть немного ощутить себя тем странным художником-вуайеристом, заглядывающим в окна квартир или