Агнес - Хавьер Пенья

«У тебя, значит, имеются небольшие проблемки? Ты полагаешь, что смерть — это небольшая проблемка?»

«Мы все умрем; станет это трагедией или нет, зависит от обстоятельств и возраста. Мне вот двадцать семь, а вам? Мы могли бы прямо с этого и начать».

«Эту информацию тебе придется раскрыть самой».

«А-а-а, — тяну я, не собираясь скрывать разочарование, — но мне будет очень непросто писать вашу биографию, если я даже не знаю, когда и где вы родились, где живете, как вас зовут. Вы отдаете себе отчет, что я ничегошеньки о вас не знаю?»

«А чего ты хотела? — пишет он в ответ. — Что это будет история Луиса Форета, который родился в Икс, получил образование в Икс, женился сначала на Икс, а потом на Икс, написал икс и икс романов и среди журналистов всего мира выбрал именно тебя, Агнес Романи, на роль биографа? Ты полагаешь, что для этого мне нужна ты? Тебе не приходит в голову, что я и сам могу написать эту книгу, причем куда лучше тебя?»

«Честно говоря, я не совсем понимаю, для чего я вам понадобилась».

«Честно говоря, это ты мне написала, не я». «Честно говоря, у меня не было выхода». «Честно говоря, эти твои „небольшие проблемки “ только твои, предметом моей биографии они не являются».

Этим утром я проснулась с совершенно ненормальной головной болью — почти такой же ненормальной, как и я сама, — последствием излишеств прошлой ночи. Нельзя даже сказать, что болит голова, я будто сама стала головной болью или же целиком оказалась слепленной из боли: ступни, ноги, скрюченные мизинцы, соски, промежность, когда я мочилась. Есть, полагаю, и такие части тела, которые не болят, но те вроде как вообще не мои.

Хорошо еще, что проснулась я у себя дома, только понятия не имею, как я сюда добралась, но все же проснулась я в своей комнате, где на стене чеканка с медвежонком Войтеком: он одной передней лапой отдает честь, а другой крепко сжимает снаряд, в комнате с моей коллекцией поцарапанных виниловых пластинок, и с моими стоптанными плюшевыми тапками, и с моими настенными часами, которые не висят на стене, а стоят себе на полу в углу и отмеряют время всех часовых поясов невыносимым тик-так» с моей пухлой подушкой, малость облеванной или, возможно обрыганной, потому что блевотина, думаю я, обычно как-то погуще.

По крайней мере, проснулась я одна, хотя Хонас, парень из отдела спорта, мог бы, конечно, и побыть со мной ночью, чтобы не дать мне подохнуть, захлебнувшись блевотиной. как какая-нибудь рок-звезда, впрочем, перечитав посвященный моей собственной смерти отчет судебно-медицинской экспертизы — «подавилась семечком кардамона», — сама а несомненно, пришла бы к выводу что речь идет о смерти ютьюбера, или инфлюенсера, или другого подобного дерьма; а Хонасу. парню из отжив спорта, наверняка пришлось позаботиться об Ане, бледнолицей очаровашке из отдела политики, которая тоже нуждалась в помощи: ей далеко до меня в подобного рода передрягах, и она, в чем ей не откажешь, несмотря на очочки и бледность, тоже не лишена некой изюминки; и тогда я задалась вопросом, а почему Хонас, парень из отдела спорта, должен быть настолько ко мне внимателен, ведь я по жизни не то чтобы очень ревнивая, ревность — страшная боль и проблема для тех, у кого ничего не болит; хотела бы я сказать какому-нибудь ревнивцу, попробуй отрезать себе ногу, тогда сам увидишь, какого хрена тебе будет до вопроса, с кем спит тот или та, на кого ты запал, и, бог ты мой, как мне в тот момент хотелось отрезать себе голову или расколошматить ее о настенные часы, что стоят в углу на полу и невыносимо громко тикают.

По крайней мере, проснулась я живая; себе я сказала; сегодня пятница, на эту пятницу ты в взяла выходной, к понедельник будешь уже как новая, если, конечно, по новой не напьешься; так что первым делом, встав с кровати, я тащусь на кухню, беру с нижней полки буфета бутылку односолодового виски, почти полную, и выливаю ее содержимое в раковину. Наклонившись, я чувствую тошноту, подкатывает приступ рвоты, так что закончить опустошать бутылку я не успеваю.

На той же полке осталось еще девять-десять бутылок, так что мне обеспечено еще девять-десять приступов тошноты. Только теперь я осознаю, что на мне не нижнее белье и не футболка, нет, на мне пижама, а пижаму я обычно не ношу и совершенно не помню ни как, ни когда я ее надела.

В общем, нет никаких оснований исключать, что Хонас, парень из отдела спорта, все же поднимался надеть на мена пижаму и уложить меня в кроватку, пока Ана, бледная красавица из отдела политики, спала в его «ситроене» со складными сиденьями, просторном и весьма удобном. Или же он мог и Ану с собой прихватить: поднимался с обмякшим тюком в каждой руке и обслуживал нас по очереди, как в игре с китайскими тарелками: успей раскрутить тарелку, которая вот-вот упадет. а теперь торопись подкрутить ту, что вот-вот остановится. Я смеюсь и тут же думаю, как же, наверное, изо рта у меня несет рвотой, только это никого не колышет: обоняния у меня нет, к тому же я одна, как и всегда. Возможно, все было ровно наоборот, ведь могло же случиться так, что Хонас, парень из отдела спорта, сначала заехал к Ане, так что пижаму он надел сначала на нее, и в процессе до него дошло, что у бледной красавицы тело бледнее, но лучше. Может, стоит попробовать отрезать себе ногу?

Я принимаюсь искать телефон — я что, его потеряла? Мне ж еще тринадцать месяцев кредит за него выплачивать! Да нет, вон же он, на зарядке стоит. Но как же я умудрилась поставить его на зарядку в том совершенно свинском состоянии, в котором завалилась домой? Уведомления: «мобильный телефон полностью заряжен, отключите от источника питания»; «привет, как ты, встала?»; «позвони, если хочешь поговорить» (какая любезность); «уведомляем вас, что вы в полном объеме израсходовали свой пакет, вследствие чего будет снижена скорость потребления интернета»; сообщение из службы соцподдержки: «доводим до вашего сведения, что вы вышли из системы социального обеспечения 13 декабря, примите от нас сердечный привет».

Клянусь, я вообще не помню, что меня уволили. Теперь