Перегрины. Правда за горизонтом - Василий Кленин

До земли недоставало ровно полпальца. Случайно так вышло, либо кори сделали это намеренно, но Валетея подвесили за руки ровно настолько, что до земли оставалось всего ничего. Причем, если перекосить тело, потянуться одной ногой, то можно слегка коснуться тверди. Да опора эта была столь ненадежной и зыбкой, что всё равно основная тяжесть оставалась на запястьях. Их крепко обмотали грубой веревкой из пальмовых листьев и прикрутили к толстому суку, торчащему обломанной костью из тела столба.

Запястья уже были стерты в кровь. Пальцы онемели, и ими не получалось пошевелить. Суставы рук жутко болели. А до земли не хватало всего полпальца. Чтобы встать на носочки, на обе ноги и хоть на несколько мгновений ослабить боль в руках.

Валетей Протит висел на позорном столбе, как некогда висел дикарь, беглец и слуга Петениц. Его соплеменники быстро учились. Правда, бить кнутом они его не стали. Вообще ничем не били. Лишь дружно накинулись, связали и подвесили. Так, чтобы видел лежавший на подстилке Петениц.

Тот, кстати, не радовался этому. Не улыбнулся даже. Дикарь долго смотрел на безропотно висящего портойя.

А потом заплакал.

Женщины унесли Петеница в ближнюю хижину. Цани собрал всю огромную толпу охотников, велел им не шуметь. После чего указал копьем на взгорок и легким бегом повел всех за собой. Туда, где остановились на привал ничего не подозревающие башенники.

А Валетей остался висеть у столба. Брошенный всеми своими людьми. Преданный личным слугой. И при этом он давно не ощущал такое удивительное состояние покоя. Всё страшное осталось позади. Позади остался страх: неужели его друзья бросят? Позади осталась боль от справедливых упреков Цани, в ответ на которые он мог либо лгать, либо молчать.

Висеть было больно, но этой болью Протит словно искупал то зло, что принес местным. То зло, которое его народ принес сюда.

«Я почти как Исус», – усмехнулся про себя Валетей.

Ему было покойно. Всё случилось, как только и могло случиться. Он связан и уже никак не сможет повлиять на ситуацию. Ни спасти, ни усугубить. Как же это было хорошо – трусливо, но хорошо! – когда от тебя уже ничего не зависит.

Это был худший день в его жизни. Приезд Луксусов, разговор с Прецильей, разговор с Гуильдой… Потом эта история с Петеницем, башенники, оставившие его: мол, иди и умирай. Оказалось, что Валетей не нужен никому. Добрый друг Цани его ненавидит. И довершила всё рука Опеньи на плече.

Рука изменника.

Опенья не просто предал своего хозяина. Он оказался здесь чуть ли не самым главным! Именно он приказал связать Валетея и подвесить на столбе. Что сибонеи и проделали со злорадными усмешками.

Когда охотники устремились за Цани в бой, старый ара ненадолго задержался у столба. Постоял, затем сделал пару шагов назад и полюбовался на висящего портойя. Так патрон Крукс любовался, завершив рисунок из Слова Божьего на очередной каменной плите.

– Ну? – улыбнувшись краем рта, требовательно спросил ара. – Каково это – почувствовать себя слугой, мой юный господин?

Валетей молчал. Но Опенья жаждал выговориться.

– Знаешь, когда я был помоложе, я бывал на Промежных островах, где живет мой народ и где нет ни одного Первого. Представляешь, мой юный господин, ни одного поганого Первого! Даже не пахнет! И знаешь, как они живут? Прекрасно! Строят простенькие хижины, делают простенькие лодочки, ловят рыбу и зверя, собирают плоды земли. Они делают, что хотят… господин. Как же там хорошо!

И снова тишина.

– Ты, наверное, удивишься. Как же так? Как же можно быть счастливыми без вас, без Первых? Ведь вы столько нам дали. Нежных кур и сытный ячмень, крепкие жилища и удобные сандалии. Вы дали нам веру в Исуса… Да гори он огнем, ваш лживый Исус! Который учит любить людей, но который дал вам право подчинять людей! Всё, что вы нам дали – это столб и кнут!

Опенья приблизился к безмолвному Протиту.

– Пока вы, Первые, не появились на Прекрасных островах – все ара здесь жили счастливо. Как ныне только на Промежных и живут. Никаких кур и каменных домов. И никаких столбов и веревок для связывания рук! Каждый был волен жить так, как ему хочется. Поверь мне, юный господин, это слаще любой ячменной лепешки.

Впрочем, думаю, ты уже начинаешь это чувствовать. Слова плохо помогают понять другого. А вот связанные руки – гораздо лучше. Пройдет всего одна хора – и тебе станет страшно. Страшно, что это навсегда. Что до скончания своих дней ты будешь терпеть и страдать. И выполнять лишь то, что велят тебе другие люди. Каково тебе будет, мой юный господин?

Протит попытался отвернуться, но выходило плохо.

– Каждый день моего плена, моей службы вашему поганому народу я ненавидел вас! Я мечтал убить каждого. Собственными руками. И я скажу тебе больше – я убивал. Я пускал вашу богоизбранную кровь. Но вскоре я понял, что так ничего не добьюсь. Рано или поздно меня поймают и убьют. И ничего не изменится. Мой народ по-прежнему будет прислуживать вам, терпеть побои и унижения.

Я не знал, как мне быть. Не видел способа изменить порядок вещей. Но духи смилостивились, и я попал в вашу семью. Вместе с Протитами я попал на Суалигу. Пытался подбить местных ара напасть на три портойские семьи, основавшие Аквилонум. Но те были слишком слабы духом.

А потом вы сами открыли мне путь! Лично ты, господин, привел меня сюда – в землю свободных людей! Сибонеи крепки духом, их так просто не сломить. Конечно, вы были хитры: прикрыли свои тибуроньи пасти масками безобидных манати. Но я не сомневался – очень скоро вы покажете свои зубы. Вы – Первые – не сможете быть друзьями. Вы умеете только порабощать.

Опенья уселся на обрубок бревна.

– Главное, чтобы местные не поняли это слишком поздно. Когда веревки уже обмотают их руки и шеи. И я стал ходить сюда. Я не спешил, мой юный господин. Кому-то помогал сделать топор, кому-то – подправить стену нового дома. А за работой всегда есть время поговорить. Ты бы знал, как они удивились, когда узнали, что я не портой! Как трудно им было объяснить, что ара – это уже не народ. Это судьба. Чистые прекрасные люди, в их головах просто не укладывалось, что один человек может подчинять, угнетать другого. И считать такую жизнь справедливой.

Старый ара покачал головой.

–