Сны Бонго - Анастасия Игоревна Строкина

она прилетит в южную страну, ступит на тёплые камни, от которых пахнет листьями высоких нездешних деревьев, солнцем, спокойствием». Он с тоской подумал, что так и не успел узнать, какой он – южный берег, но зато полюбил запах весенней земли у его родного озера: от неё пахнет не спокойствием, а, наоборот, волнующим ожиданием: вот-вот станет по-настоящему тепло, и червяки уже зашевелились, и корни очнулись от долгого сна, и дожди пролились на эту землю – она вздохнула, раскрылась солнцу. Только память о снеге ещё жива, и последние зимние сны летают над высокой травой. Скоро-скоро они совсем исчезнут, растворятся в жарком воздухе. Фью любил слушать, как утка ходит по весенней земле. Он чувствовал себя частью этого берега, этой воды и наступающего долгого лета.

Что важнее всего для земли?

Первый дождь после долгой зимы,

Первый хрупкий и робкий росток,

Первый – сонный ещё – ручеёк,

Первый летний рассвет над сосной,

Первый гриб на поляне лесной,

Первый шорох листвы у ствола,

Первый зверь, что уснул до тепла,

Первый снег, что летит не спеша,

Первый

Шаг.

Он хотел было рассказать про землю своей новой приятельнице – снежинке, но её больше не было рядом: она улетела или растаяла. Первые снежинки часто тают, так и не коснувшись земли.

Фью позвал её:

– Снежинка-а-а!

Но вместо тонкого голоска в ответ он услышал вой холодного ветра.

– Ты какой? Попутный или встречный? – спросило у ветра пёстрое перо.

– Разве теперь это для тебя важно? – ответил ветер. – Теперь ты само по себе, и тебе всё равно, куда лететь! Теперь для тебя всякий ветер – попутный!

Когда Фью жил в семье, они с братьями обсуждали ветер. Он слышал, как рулевые перья переговаривались в хвосте: «Правый-правый! Ветер сменил направление! Включаем усиленный режим!» или «Левый рулевой! Бери западнее против ветра!» А маховые перья в крыльях любили пошутить – как всегда – над братьями в хвосте. «Таким ветром только рулевых пугать!» – смеялись они, когда ветер усиливался. Или вот ещё: «С этим ураганом наша утка останется без хвоста!» А бывало и так: «Теперь дует как надо! Утку подгоняет, и нам легче!»

Но сейчас… Фью не знал, куда он летит. И если ветер направится на юг, то и он с ним; а если – на север, значит, и он туда. Фью стало грустно: он привык, что ему всегда известно направление. И без этого знания он чувствовал себя неуютно, как если бы человек вышел на улицу в одной пижаме. Или даже без неё!

А ветру – хоть бы что! Где ему понять одинокое перо?

У-у-у-у-улечу я далеко,

Захвачу я об-ла-ко

Серое – с собой!

Станет это облако

Тучей дождевой

И прольётся

На сову,

На листву,

На траву

И на чью-то непокрытую

Го-ло-ву.

А я ветрище —

Вдаль-летище —

Грозный Ветробой!

Буду я деревья гнуть,

Нагоню на город жуть,

Нагоню на город мрак,

Распугаю всех собак,

И синиц, и воробьёв,

И нечёсаных котов!

А я ветрище —

Вдаль-летище —

Страшный Ветробой!

Пробегу по серым крышам,

Постучусь в ночные окна —

Все пускай меня услышат,

И зажмурятся, и охнут,

Вздрогнет недотрога-кактус,

Под столом сожмётся такса,

Но ты сиди, и радуйся,

И размышляй о том,

Как хорошо, когда есть дом,

Любимый, тёплый дом!

А я ветрище —

Вдаль-летище —

Дикий Ветробой,

Умчусь на север,

Ту-чу-чу

Я прихвачу

С собой.

– Да ладно тебе! Не кисни! – сказал ветер. – Подумаешь, бросили тебя! Зато теперь ты свободный! Теперь с тобой может приключиться любая невероятная история! А в утиной стае – только путь на юг и обратно. Я, конечно, не тёплая птица, зато я умею летать быстрее любой утки! Вот так! – И ветер подхватил перо, закружил его, поднял до самого облака – со скоростью, не знакомой рассудительной водной птице.

Ветер ещё немного покружил Фью и опустил его на крышу высокого дома.

Здесь было пустынно и одиноко.

Перо огляделось.

Антенна на крыше дома напоминала древнее животное – голодное и потому худое, – одни острые кости торчат.

Перо подумало: «Как бы это было здорово, если бы на крыше росла зелёная радостная трава. И утки, летящие в далёкие страны, могли бы отдыхать на этой траве, и скворцы, и трясогузки, и даже дикие лебеди. А ещё животное-антенна стало бы её жевать и, может, сделалось бы большим и упитанным. И когда бы на крышу садились голуби или воробьи, это животное пугало бы их так: “Р-р-р-ру-у-ур-р-р!” Уток бы оно не пугало. Потому что утки – бесстрашные: они не боятся даже долгих перелётов, а животного на крыше – и подавно!»

«Вот если бы на крыше росла трава, мне бы сейчас было веселее и теплее! – решил Фью. – Здесь, над городом, солнце как будто ближе, и можно смотреть на него, греться, радоваться. И слушать, как внизу гудят машины, как кто-то громко разговаривает, кто-то раскрывает зонт, шлёпает по лужам, бежит, торопится или, наоборот, ступает медленно и тяжело».

Если б на крыше каждого дома

Росла хоть бы маленькая трава —

Робкая, редкая, невесомая,

Невысокая, – так что едва-едва

Её разглядишь с земли,

Но если росла бы она – могли

На крыше такой пастись овечки,

На крыше такой пастись барашки,

Тогда бы точно ушло навечно

Всё то, что больно, и то, что страшно.

Вдруг на крышу опустилась тяжёлая ворона. «Клац-клац-клац», – зацокала она лапами, застучала, замахала крыльями, пытаясь удержать равновесие и не скатиться с крыши. Но всё равно скатилась и – нырнула в воздух, как спортсмен с трамплина – в воду.

Неловкая ворона зацепила и пёстрое утиное перо.

Оно завертелось над домом и только сейчас увидело, что никакой травы на холодной серой крыше не было – ни травинки. И только сейчас оно убедилось, что древнее худое животное и не животное вовсе, а нечто похожее на корягу или сухую ветку.

«Жаль, очень жаль, – вздохнул Фью. – Этой крыше явно не хватает травы. Не хватает жизни».

«О-о-ой! А что это здесь так колется?» – подумал Фью, попав на широкую ветку грустной сосны.

Грустной эта сосна была потому, что ей очень хотелось общаться, но никак у неё это не получалось! Вокруг не росло ни одного высокого дерева – только пышные кустарники. И сосна задавала им вопросы, рассказывала о прошлом, делилась мыслями, но те ей не отвечали.

«Наверное, они считают меня слишком колючей, – вздыхала сосна. – Ещё бы! Такие красивые! Весной они наряжаются во всё белое, летом они зелёные и нежные, а осенью – красно-жёлтые, нарядные, как будто собрались на бал. Даже зимой, когда листья их покидают, они всё равно гордо смотрят на прохожих, и их тонкие, хрупкие ветви напоминают людям о прошедшем лете. А я что? Всегда одинаковая. Не то что эти королевские кустарники! Да я для них просто палка с колючками!»

«Что это она так презрительно к нам относится? – недоумевали кустарники. – Сколько мы её ни зовём, сколько ни приветствуем каждое утро, она даже не посмотрит в нашу сторону. Совсем зазналась! Думает, наверное, что мы никчёмные коротышки!»

Дело было в том, что они просто не слышали друг друга: слова сосны улетали вверх, к небу, а слова кустарников расползались по земле. Только никто из них о том не догадывался.

«И вот