Сны Бонго - Анастасия Игоревна Строкина

class="stanza">

Только не это.

Пожалуйста, только не это!

Нет! Нет-нет! Нет! Я не хочу!

Не бросайте меня!

Не оставляйте меня!

Братцы-перья!

Мне будет холодно одному!

И как же далёкая страна?

А красивая южная река?

А крик морских чаек?

Утка, пожалуйста!

Дорогая утка!

Я не хочу!

Не хочу!

Не хочу-у-у-у!

В первый день последнего осеннего месяца в небе появилось пёстрое перо. Его обронила дикая утка, которая вместе со стаей летела в нежную южную страну.

В паутине синего паука – осень,

И в утином крике издалека – осень,

И у речки, среди камней, – осень,

И в тяжёлом жёлуде у корней – осень,

А внутри меня – август, август,

И поэтому я так радуюсь,

И поэтому так тепло мне,

И поэтому так светло мне,

И поэтому звёзды, что астры,

Распускаются жёлтым,

Красным,

И горят до самого до рассвета,

Не осенние —

Звёзды лета!

Перу вовсе не хотелось прощаться с тёплой уткой: там, среди других перьев и пуха, на тёплой утиной груди, ему жилось спокойно, безмятежно. Там у него даже было звание – покровное перо первого ряда! И имя – Фью.

Это имя досталось перу неслучайно.

Однажды старый селезень, вернувшись с зимовки, рассказал друзьям и подругам про далёкую тёплую реку – Фью-ме-воль-тур-но, как её называют местные утки.

«И течёт она, такая красивая, по городам, под каменными мостами, мимо старых зданий, то вправо возьмёт, то влево – длинная-длинная, широкая, древняя!

И впадает она в солёное море, по которому ходят большие корабли, а над ними летают великие чайки – не чета нашим озёрным!

И кричат эти чайки так громко, что волны останавливаются на полпути, а рыбы в страхе залегают на дно.

Но и утки в тех краях тоже не отстают!

Бока у них жирные, круглые, согретые южным солнцем, и плавают они по той реке важно, как птичьи короли, и никого не боятся, а наоборот – над всеми они хозяева!»

Утки слушали, разинув клювы, а потом разгорячились, захлопали крыльями, замекмекали и разом опустили головы под воду. Вынырнув, они уже забыли про неведомую реку и отправились по своим озёрным делам.

Но пёстрое перо не смогло легко расстаться с рассказом про Фью-ме-воль-тур-но. И с тех пор, пролетая над озером, оно мечтало, чтобы вода не заканчивалась за островком у дороги, а длилась и длилась – до самого моря. Перу нравилось думать, что на свете есть то, что никогда не заканчивается. Эти мысли делали его счастливее.

Река, которая впадает в море,

На неморские реки не похожа:

Солёный ветер шепчет ей истории —

Мурашки по речной прозрачной коже,

А без таких историй жить не может

Река, которая впадает в море.

И рыбы в той реке чуть-чуть морские,

И водоросли,

И ракушки тоже,

И снятся им подводными ночами

То крики чаек

Над белыми волнами,

То корабль с пурпурным флагом,

Что вот-вот причалит,

И все кричат

На берегу

И машут —

Руками,

Цветами,

Шарами

Воздушными…

Любая утка на реке

Вам скажет:

«Послушайте,

Как хорошо, когда впадает

Жара в прохладу,

Ночь – в утро,

Грусть – в радость,

Дорога – в лес.

Как хорошо, когда на свете есть

Так много песен и историй.

Как хорошо, когда река

Впадает в море!»

Пёстрое перо ещё нигде не было, ничего не видело, кроме озера, где родилось, и тихонько мечтало о приключениях и далёких невероятных полётах. Оно то и дело вспоминало рассказ старого селезня, с выдохом повторяя название реки: «Фью, Фью, Фью…» Только продолжение слова оно забыло, и другие перья так его и прозвали – Фью. Долго же они смеялись над своим впечатлительным братом: им было всё равно, что там, за пределами уютной утки, – родное ли озеро, небо ли, земля ли далёкой страны.

«Ну и смейтесь! – думал Фью. – Зато больше ни у кого из вас нет такого свистящего имени! Вообще никакого имени нет!»

У пера было три дома.

Первый – сама утка: тёплая, мягкая, родная. Фью нравилось слушать, как стучит её сердце, как она перебирает лапками в воде и причмокивает клювом.

В утке жило много перьев: большие и поменьше, яркие, с фиолетовым отливом, и неприметные, серо-коричневые; были перья с тяжёлым жёстким стержнем и лёгкие, пуховые – желтоватые, бурые, цвета молочного мороженого. Фью обитал на утиной груди и был гораздо легче, чем его сильные, крепкие братья, которые жили в крыльях и хвосте. Он никогда не участвовал в спорах маховых перьев на крыльях с рулевыми – в хвосте:

– Ну и куда бы вы без нас улетели? – с вызовом спрашивали братьев маховые перья.

– Мы хотя бы разбираемся в направлении полета! – отвечали рулевые.

– Больно нужно знать, куда там свернуть, если ты вообще не летишь! – ухмылялись маховые.

А в это время утиный пух вздрагивал и шептал:

– Конечно, правы те, кто в хвосте! – Но тут же добавлял: – И те, кто в крыльях, тоже правы!

Фью не вмешивался в споры, а просто молча радовался, что у него есть такая пёстрая и всё-таки дружная семья.

Другой дом был в воображении. Это та самая река, чьим именем прозвали его братья-перья. Фью ещё не видел её, но уже успел полюбить за ласковую воду зимой, за старинные каменные мосты, за изгибы и путь к солёному морю.

А третий дом Фью любил не за что-то, а просто так. Здесь, к югу от северо-запада, где старательно строят гнёзда большекрылые аисты, где деревянные дома помнят грохот карет по мостовым, а луга и поля тянутся за горизонт, здесь, на островке в середине Чёрного озера, родилась его утка.

Здесь и сам он впервые увидел, как в июньской воде переливается солнце, как огромное старое дерево на обрывистом берегу отражается в озере, обнажив кривые, сильные корни, – будто хочет сделать шаг вперёд и поплавать вместе с утками. Фью побаивался этого дерева – ночью оно выглядело особенно страшным, – но в то же время считал его своим родственником. «Ну и что, что оно не умеет летать! И потом, это ещё нужно доказать. Может, по ночам, когда никто не видит, оно летает над озером или даже над целым миром. А утром не успевает вернуть корни в землю – так и торчит, точно вот-вот сорвётся в воду!» Фью знал наверняка: если вдруг однажды это старое дерево не вернётся из своего ночного полёта, если однажды земля не примет его обратно, то всё здесь станет другим: и берег, и островок в озере, и само озеро, и даже утки. Всё сделается обычным и утратит связь друг с другом. Придётся заново учиться понимать это место, обживать его, делать его родным. Поэтому он любил дерево, любил даже свой страх и трепет перед ним.

Давно кора бы

Рассыпалась в труху,

Но держит что-то.

Оно похоже на корабль

Древнего флота,

И викинги на нём ночами

Пируют звонко,

Цветные рыбы косяками

Плывут вдогонку.

А злую землю не унять,

Шипит: «Пора бы

И на покой!»

Ей не понять:

Оно – корабль!

И так не хочется ему

Стоять на мели.

Не торопи его, земля,

Ведь ты – сильнее.

Место, где пёстрое любопытное перо появилось на свет, было таким красивым, что никаких слов не хватит описать его – ни утиных, ни человеческих. На небе ли, на земле не было для пера ничего роднее, ничего прекраснее Чёрного озера, в котором отражается