Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов

Судя по всему, это был маленький церковный хор, подрядившийся играть музыку ртом. Они подражали разным звукам, в том числе физиологическим, и плавно переходили на "пум-бам-пам, пум-бам-пам". Эта кишечно-полостная музыка вызвала недоумение даже у публики. Плохой спектакль. Хотя говорят, что он есть признак возрождения Александринки. Вполне возможно. Больные, когда из комы выходят, тоже, бывает, несут черт-те что, даже нецензурное.

Да и совокупное лицо театральной публики постепенно меняется.

Мой родственник, например, с которым я туда сходил, явился с длинным шрамом через весь лоб: ударился в новогоднюю дверь. Но шрам был вполне благороден. Во всяком случае, не скажешь, что это фонарь или там асфальтовая болезнь. Зато о зрителе, обернувшемся к нам с переднего ряда, можно было сказать именно это. Алый белок глазного яблока а-ля джонатан. Предгрозовое кожное окружение: синее с желтым. Навел этот глаз на окрестных дам, за неимением лорнета. Не пришла ли, часом, графиня N., которая приложила ручку?

Break

Вчера посмотрел бокс: кто-то с кем-то, неважно. Единственное состязание, которое я время от времени смотрю. Трудно сказать, зачем. Боксом я никогда не увлекался, как и ничем другим. Единственный боксерский прецедент создал мой двухметровый подвыпивший дядя, когда я был маленьким. Ну, не совсем маленьким, двенадцати лет. Или семи. Были гости, шел пир.

- Бей! Бей! - стал учить меня дядя, выставляя ладонь на манер груши. - Бей, не бойся!

И начал прыгать. Я послушно бил его в розовеющую ладонь.

- Сильнее! По роже! - не унимался дядя.

Я сосредоточился и врезал ему по очкам. Задорное физкультурное выражение слетело с дядиного лица вместе с улыбкой. Я с ужасом смотрел, как дядя огромной тушей приплясывает передо мной, наливаясь яростью гладиатора. Меня спасла перемена блюд и напитков. А дядю эта перемена - уже в нынешний Новый Год - не спасла. Боксеры вообще частенько, когда их звезда закатывается, влачат незавидную жизнь. А дядя - тот и вовсе инженер, а не боксер.

Короче говоря, в новогоднюю ночь он поехал к нам в гости. Из московской квартиры, что в Черемушках, он вышел, а в нашу, которая в Кировском районе Питера, не приехал. И объявился лишь через сутки, в больнице. Мы все гадали, на каком отрезке путешествия из Москвы в Петербург он пропал. Оказалось, что до цели ему не хватило пятидесяти шагов: кто-то на него напал, извалял, напоил, ограбил, научил нецензурным словам и отвез в травму, где он лежал и орал громче всех, хотя был совершенно здоров, только помят малость - в отличие от соседей. А потому был изъят из палаты и доставлен к моим родителям на квартиру. Мне же пришлось разыскивать в этой больнице его ключи, документы, часы и прочую всячину. Нашел, привез.

Дядя сидел в полосатых трусах. Маменька с отчимом раскатали его в прозрачный блин. Я осторожно заговорил о работе, дядя чуть оживился.

- Я тоже перевел три книги, - сказал он. - Компьютер мне выдал перевод: "У алкоголиков есть обычай по утрам похмеляться".

- Что тут странного, - рассмеялся я. - Это знает любой компьютер. Это знает даже мобильный телефон с памятью на два номера.

Уже не веря в доброе отношение и шутку, дядя внимательно посмотрел на меня и жалобно улыбнулся.

Куриный архетип

Любовь моего кота к куриным пупам непомерна. Поощряя пупоедство, варю пупы. Дело куриное - и мысли, соответственно, куриные. Несвязные и незатейливые.

Почему москвичи так уж уверены в правильности "курицы"? Лично я против курицы ничего не имею, но есть же курьи ножки, курьи лапы, курьи мозги. Они же, впрочем, куриные.

Курица, если задуматься, - национальный архетип. Она съедобна, ковыряется в говне и не умеет летать. В отечественных сказках куры (-ицы) представлены широко, чего не скажешь о гусях и утках. Судите сами: утки участвуют в "Лягушке-путешественнице", скажем, да в "Серой шейке" - произведениях вольнодумных, индивидуальной выделки. Гуси пренебрежительно приравнены к лебедям; они - существа, наделенные способностью к свободному воздухоплаванию, а потому подозрительные. С ними лучше не связываться. Пусть летают заморские нильсы. Индюк же вообще возбуждает ксенофобию и звучит, если не ошибаюсь, только у Корнея Чуковского, да и там свалился с Луны вместе с Бибигоном. Об индейках я вовсе молчу. Они - трансатлантическое чудо, рожденное империализмом.

Однако куриное происхождение роднит с нами даже президентские ноги. Властелин мира Буш становится ближе, понятнее и ничтожнее. Куры архетипичны не только для человеческого, но и для звериного сознания. Мы, наблюдая, как наши многочисленные коты терзают когтистые курьи лапы, давно поставили себя на место кота и решили, что лапа напоминает ему вещь, которую он видит очень часто: человеческую пятерню. Эта пятерня, могущественная, то карающая, то животворящая, встраивается в котовую подкорку и проецируется на курью лапу, которую можно спокойно терзать. В умозрительной победе над пятерней наступает самоактуализация кота.

Человеку, конечно, мало надругаться над лапой, а потому она вызывает у него некоторое неодобрение.

Пришел я однажды в гости к приятелю, голодный. А жена его спрашивает: "Лапу куриную есть будешь?"

Что ж, думаю, ничего тут такого нет. Воображаю себе лапу во всем ее совершенстве. Приносят мне тарелку с зеленоватым бульоном, а в ней плавает лапа, морщинистая, с когтями. И морковинка.

Горько

Столько всего навспоминал, а про собственную свадьбу ни разу не вспомнил.

Бракосочетание состоялось в первый год подсушенного закона, когда, по просьбам трудящихся, перестроилась торговля водкой. Ну, нас он не коснулся.

Вообще-то, свадьба была обычная. В одном кафе. Танцевал там с тещей под "Белый теплоход". Помнится, свидетель мой выкинул глупость. Говорит: разбейте тарелку. Сколько будет кусков, столько лет проживете вместе. Я так ею шваркнул, что мой экзальтированный товарищ заорал: они переживут Мафусаила! И тут мы слышим: опять - трень! и дальше - брень! И снова, и снова. Это мой отчим подключился, он сильно обрадовался, что можно тарелки бить, и принялся колотить их одну за другой, сияя.

Потом еще украли невесту.

Ее придурковатые подружки, которым пить вообще бессмысленно, посадили ее к ментам в какой-то газик. Те сразу согласились: за бутылку водки посадили, за бутылку водки отдали.

А дядя мой с отчимом тем временем договаривались трахнуть свидетельницу.

Отчим:

- Давай, пошли, я уже обо всем договорился.

Дядя:

- Да где?

Отчим:

- Ну, ты что, совсем плохой? Тут, под лестницей, где еще!

Не знаю, как там у них сложилось. Вообще не знаю, что дальше было.

Холостяцкий хомяк