Напарник обмену и возврату не подлежит - Лена Тулинова

– Мама, там ласточка над морем, мама, там ласточка летит, – тихонько пропела эту самую песню Эрманика. – И ты только поэтому…

– Эта песня стала ниточкой. И кто ж знал, что нитка окажется такой крепкой? – спросил Альтео.

– Никто не знал, – честно ответила Ферра. – Если б мне кто пару месяцев сказал, что ты, призрак-приставала, вдруг появишься во плоти – я бы его послала подальше. Но вот ты… рядом. И мне с тобой спокойно. Как будто сердце скиталось по ледяной пустыне и вдруг вернулось домой. Хотя глупо сказала, разве может сердце…

– Я понял, – прошептал Альтео. – Я же знаю все твои песни, все твои привычки, помнишь? Никто не знает тебя так, как я. Даже ты.

Его губы оказались так близко. Вечер был такой тёплый, так обнимал их обоих своей мягкой темнотой… Невозможно было противиться этому теплу и этим объятиям.

И Ферра повернулась к Альтео, чтобы он смог её поцеловать. Его губы оказались точно такими, как ей представлялось: нежными и упругими, мягкими и требовательными, чуть сладкими и чуть терпкими одновременно.

И огонь занялся – не вспыхнул сразу, но принялся подниматься медленно, заливая всё тело постепенно от кончиков пальцев и от затылка к животу, груди, сердцу. После этого поцелуя Эрманика уже не помнила, как они оба оказались внутри дома, хотя остатков рассудка ей ещё хватило, чтобы запереть дверь изнутри. После этого то ли море плеснуло, отнесло их в спальню, то ли ноги сами туда пошли, не спрашивая у головы. Но они с Альтео оказались на кровати в полной темноте…

И их ждало там волшебство. В этой темноте не было места никому, кроме них двоих и магии чувств. Здесь Ферра показала, на что способен её огонь, а Альтео – что может одна лишь только нежность. Когда они касались друг друга, под пальцами вспыхивали пятнышки света. Это был тёплый, мягкий и добрый свет, который не обжигал и не слепил, а лишь подсказывал, где ещё могли остаться нетронутые руками или губами местечки. А когда оба их тела зажглись, и не осталось ни одного тёмного пятна, и стало невозможно сдерживаться, Ферра закрыла глаза. Отдаваясь Альтео и ощущая его каждой частичкой себя, она знала, что становится сильнее с каждой секундой. Что они оба теперь – словно новорожденные языческие боги, вышедшие из кузницы мироздания. Бессмертные, неуязвимые, непобедимые…

– Я никогда не думал, что это настолько прекрасно, – сказал Альтео, когда волшебство, текущее в их телах, прекратило свою восхитительную циркуляцию и свет начал угасать. – Не просто чувствовать, а вот так. Любить и быть с любимой женщиной. Для этого стоило родиться вновь.

– Предлагаю ещё и жить как можно дольше, чтобы повторять это снова и снова, – сказала Эрманика, с трудом выплывая из тёплых волн воображаемого моря в сухую и грубую реальность.

С той лишь разницей, что теперь здесь было намного приятнее и теплее находиться. Теперь рядом был настоящий Альтео ди Маджио, друг, напарник, любимый человек. С приходом Дженны Ферра почувствовала себя почти такой же живой, как прежде. С появлением Альтео стала по-настоящему живой.

Но сон сморил её прежде, чем она сумела передать эту мысль напарнику.

***

Утро было как утро. Ничего особенного. Просто Ферра не привыкла просыпаться не одна. Так что в первую очередь она вздрогнула, увидев мужскую руку рядом с лицом на подушке, затем окинула вольготно раскинувшегося поверх одеяла мужчину быстрым оценивающим взглядом и лишь потом улыбнулась.

Под подушкой не было пистолета – лежал в тумбочке возле кровати. На руках не было маг-ортезов – остались где-то в другой вселенной или, может быть, в душевой. И при всём этом, при проснувшемся напряжении и очнувшейся тревоге, на душе не было застарелой боли. Той, которая становится обугленными корками, из-под которых сочатся сукровица и гной…

Нет. В мире не стало меньше страха и боли, но чуть ли не впервые Ферра поняла, что это не единственное, что есть в жизни. Есть ещё и радость, и нежность, и что-то неуловимо светлое, как огоньки в темноте, что зажигались под кожей при поцелуях. И не в том дело, что появился мужчина, как наверняка расценили бы это состояние домовитые кумушки, считающие, что счастье женщины исключительно в замужестве. И даже не в том, что закончилось одиночество.

Просто это были именно те перемены, которые исцеляли Эрманику. Просто на выжженной земле вдруг проклюнулись ростки.

Она встала, стараясь не будить Альтео и, напевая под нос какую-то пустяковую песенку, которую даже не помнила до конца, отправилась умываться. Когда вышла из душа, на кухне ждали кофе и хрустящий поджаренный хлеб, щедро намазанный печёночным паштетом из запасов Дженны.

– Сейчас нагрянут гости, уже звонили, – сообщил Альтео.

– Да, мы ждём Космо и Везунчика, – улыбнулась Ферра.

– Стоит ли привлекать к этому Мада? Он же еле ходит.

– Если мы его не привлечём, он смертельно обидится, – заверила его Эрманика. – К тому же без него не обойтись, ведь Чезаре надолго от него оторваться не сможет.

– А, это да, – сказал Альтео, – если я отходил от тебя далеко и больше, чем на пару часов, то было чертовски сложно потом тебя найти и тем более вернуться.

– Но тебя не было несколько лет, когда ты пропал в первый раз, – напомнила Ферра.

– Ты выросла и нашла себе мужчину, я думал, что на этом всё, – ответил ди Маджио неохотно. – Я хотел уйти за грань, но болтался где-то… Там, помнится, был пустой берег. Знаешь, память вытворяет странные штуки, когда возвращаешься. И чем ближе был к грани, тем хуже с памятью. Забываешь даже самое важное. Я не помнил Дженну все эти годы и не знал, что с нею стало. Я даже не помнил, как меня убили.

Ферра отхлебнула кофе и кивнула.

– Стало быть, Гатто помнит всё, потому что даже не отправился к этой грани. Остался тут.

– Мы с Космо вчера обсудили это. Он говорит, что я сотворил нешуточную прореху и она до сих пор как следует не закрылась. И что закрыть её можно… только восстановив зыбкое равновесие сторон. Но что именно нужно сделать, мы так и не поняли.

– Разве ищейка не подсказал?

– Кто? Томмазо? Ну да, поделится он драгоценными знаниями, как же! Сидел