Напарник обмену и возврату не подлежит - Лена Тулинова

– На детектива Сарчинелли и его напарника, как его? Я еще не запомнил.

– Они живы? – Эрманика схватилась за сердце.

Парень только покачал головой.

– Тоже вот, как вас… из автоматов.

Маг-ортезы на руках скрипнули. В голову выстрелом ударила боль. «Один из вас умрёт», – сказал маг-ищейка. И, выходит, не соврал.

– Отомстим за них, – сказала Ферра, с трудом разжав стиснутые зубы.

Не было ни слёз, ни страха, только ощущение, что внутри что-то перегорело, оставив жалкую горстку горького пепла. Чезаре Гатто, стажёр-котёнок, светло-карие глаза с ресницами, как у девочки, влюблённый и оттого чуточку забавный.

И Луиджи Сарчинелли, стремительный и изящный, любитель подшутить над коллегами. Иногда его шутки были злыми, но без них жизнь точно сделается более пресной.

– Отомстим, – сказал Альтео спокойно. – Я еду с шефом. Тебе лучше отбыть в больницу.

– Что? – не поняла Ферра.

– Бери такси и езжай. Не забудь позвонить оттуда.

– Я не хочу разделяться с тобой! – вскричала Эрманика, вцепляясь в плечи Альтео.

Тот охнул, и Ферра с запозданием поняла, что её ортезы настроены на рукопашный бой, то есть заметно усилены. Может, кости так запросто и не сломают, но синяки точно оставят.

– Меня нельзя убить, – глухо сказал Альтео. – Я уйду только тогда, когда сам этого захочу. Нам надо разделиться. Мне – утвердиться в роли детектива и кое-что сказать шефу. А тебе надо защитить Дженну. Мою, нашу Дженну. Иди, мы скоро встретимся снова. Ты успеешь до того, как за нею придут, если поедешь прямо сейчас.

И от него заметно повеяло прохладой.

– Едем, – скомандовал Солто, возвращая рацию патрульному. – Что встали, ну?

У него было бледное лицо и страшные глаза. Такие, словно он только что потерял двух сыновей. Впрочем, зная шефа… так оно и было.

– Я с вами не еду, – сказала Ферра. – Эти нападения – только начало, пристрелка, игра мускулами. Сеньо как бы проверяет: кто кого. Я еду к Таните и Торрано.

И, присвистнув, махнула рукой проезжающему такси.

На прощание даже не обернулась, и только напутствие шефа, будто шлейф, потянулось за нею следом:

– Береги себя, Ферра.

ГЛАВА 8. Удача как она есть… или как её нет

В голове кто-то ворочался, что-то кричал. Или шептал. Или и то, и другое. В голове кто-то выл и бесновался, словно запертый в пустой комнате, бессильный и злой.

«Очнись! – закричал он, этот кто-то. – Ты нужен! Приди в себя!»

И голос-то был знакомый. Вспомнить бы только – чей…

«Открывай глаза, выныривай, он идет!» – панически закричал, срывая призрачные связки, совсем мальчишечий голос.

Кто это – он? Мад Гервас почувствовал своё тело. Тело было тяжёлым, словно якорь, и тянуло на дно. И вдруг рядом как будто что-то задвигалось. Огромным усилием воли Гервас повернул голову и встретился с чьим-то жутким взглядом. Глаза были как уличные фонари: с сильной желтизной и нездешним светом. Но вот они моргнули, а после пропали. Зато голос вновь начал кричать: очнись, очнись!

И тогда Везунчик проснулся.

Ему очень хотелось что-нибудь сказать в знак того, что он проснулся, но во рту была сплошная вата. Тогда Везунчик открыл сначала один глаз, потом другой. С таким трудом, будто это были свинцовые двери, не меньше. Поэтому веки снова сомкнулись.

Попросить воды тоже почему-то не мог. И не чувствовал ничего – ни рук, ни ног. Вот же заспался, отлежал весь свой драгоценный организм.

– Он очнулся, – как сквозь толщу воды донёсся чей-то женский голос, полный сострадания и волнения.

Дженна? Это славно. Хорошая она женщина… Может, она догадается дать попить?

Что-то влажное коснулось сначала век, затем губ. Везунчик с жадностью потянулся за губкой, и она на мгновение прижалась к его рту. Ничего никогда не было вкуснее этой мокрой губки с её резиновым привкусом!

– Слава господу богу, он приходит в себя! Луиджи, Матео уже лучше, посмотри-ка!

– Ничего не изменилось, Дженна, – сказал мужской голос, и Везунчик обрадовался уже тому, что слышит гораздо лучше.

В честь этого он попробовал улыбнуться и ещё раз поднатужился, чтобы поднять тяжеленные веки. Получилось или нет, Гервас не почувствовал, но Луиджи вскричал:

– Я вижу! Надо позвонить в управление, сказать Ферре.

– Ферра, – этот звук сорвался с губ, словно карканье, и это было первое слово, которое Везунчик сумел произнести.

Не надо Ферру. То есть да, он всегда был рад видеть это прекрасное лицо, и Железная Фея бесконечно его восхищала, но сейчас было не время. Она появится – и он, Везунчик, снова потеряет сознание. Там, в темноте, иногда было тихо и глухо, а иногда звучали голоса. Как-то ему приснилось, что он ангел и сидит на веточке апельсинового дерева, а внизу плещется море. И ласточка чертит крылом на неспокойной воде тайные знаки. И кричит «вернись, вернись», а он, Гервас, будто рыбка, ныряет в золотисто-зелёные волны… Тёплые, приятные, спокойные волны…

Кажется, его опять потянуло в глубину. Везунчик решительно воспротивился и попытался вынырнуть с прерывистым вздохом жадного до воздуха человека. Рано ещё становиться ангелом!

– Джен-на, – прошептал Везунчик.

Язык плохо слушался его. Но так приятно было произносить имена!

Прибежал врач, и было радостно увидеть, как сверху появилось его лицо, серьёзные глаза с кругами усталости под ними.

– Ну привет, – хмуро сказал врач. – Вижу, что очнулся, реакция зрачков показывает, что ты меня видишь… Воды хочешь?

Везунчик пошлёпал губами, которые показались ему огромными оладьями, и попытался кивнуть. Тут же появилась трубочка, из которой капала вода. Её можно было обхватить губами и потянуть влагу – чтобы пролилось в рот побольше, и ещё, и ещё. В горле скреблось и царапалось, грудь вдруг заболела, а голова наполнилась какой-то дрянью. Словно грязной водой или чем похуже. И кто-то, до того кричавший, принялся захлёбываться и кричать:

– Нас отравили!

– Отравили? – с трудом ворочая языком, спросил у врача Везунчик.

Прозвучало очень невнятно, но врач понял.

– Лекарство, – пояснил он. – Почти две недели в коме. Никак без восстанавливающих средств. Мозг спал, тело бездействовало. Плохо.

– Пло…хо, – поперхнулся густой слюной, комом вставшей в горле, Гервас.

Дженна что-то кудахтала на заднем плане, и ещё два голоса переговаривались. Один был знакомый и принадлежал одному из полицейских… Кажется, Торрано. Другой голос принадлежал какой-то