Человек государев - Александр Горбов

бегал по городу с детектором магии и строчил жалобы на «превышение магического фона выше дозволенного, вредно влияющего на жителей Тулы». К счастью, детектор у него отобрали из-за того, что подобные приборы выпускались исключительно для служебного использования.

— На твоей должности, Михаил, раньше служил Иван Иванович. Милейшей души человек, — вздохнул Мефодий Ильич, — слова дурного от него никогда не слышали. А как бумаги оформлял! Каллиграфическим почерком и без единой помарки. Но год назад Кузовок его до инфаркта довёл своими писульками. Отправили мы Иван Ивановича на пенсию по состоянию здоровья.

— Крепись, — Саратовцев подошёл ко мне и хлопнул по плечу. — Пойдём с тобой пообедаем, а потом будешь разбираться, чего он хочет.

— И то верно, — поддержал его Мефодий Ильич. — На голодный желудок жалобу читать — можно язву заработать.

В общем, коллеги мне искренне сочувствовали, но предлагать помощь не спешили. Да и ладно! Сам разберусь с этим Кузовком и даже у Захребетника не буду просить помощи.

«Вот как? — тут же вылез он. — Договорились, разбирайся сам, а я буду только наблюдать. Заодно проверим, чего ты стоишь сам по себе».

Я представил в голове картинку, что показываю неприличный жест, с улыбкой послушал, как Захребетник возмущается, и отправился обедать.

* * *

Даже трижды прочитав жалобу, я так и не смог разобрать, чего именно хотел от нас Кузовок. Лист бумаги был исписан с обеих сторон мелким-мелким почерком, через который продираться было тем ещё мучением. К тому же Кузовок выражался крайне витиевато, и предложения у него выходили поразительно длинные, размером с абзац. Ясно было только одно — кто-то где-то использует магию, где её быть не должно. А Кузовок об этом узнал исключительно благодаря хорошему обонянию и теперь требует у Коллегии Государевой Магической Безопасности разобраться с происшествием.

— Михаил, ты куда? — встрепенулся Мефодий Ильич, видя, как я собираю бумаги и натягиваю мундир. — Ещё три часа до конца рабочего дня.

— Съезжу к этому Кузовку лично, пусть объяснит мне человеческим языком, что он тут понаписал.

— Безумству храбрых — салют! — осклабился Саратовцев. — Главное, не придуши его в порыве гнева. Хотя полицию он тоже достал до печёнок, может, они запишут как самооборону. В крайнем случае мы тебе в тюрьму сухари носить будем.

— Константин, что ты такое говоришь! — возмутился Мефодий Ильич. — Михаил ответственный молодой человек с крепкими нервами и не будет душить Кузовка. Кстати, моя супруга сушит отличные сухари из сдобы, такие даже в тюрьме приятно кушать.

Так и не разобрав до конца, издеваются они или говорят на полном серьёзе, я отправился навестить главного жалобщика Тулы.

Кузовок обитал в Зареченском районе на улице Лугининской. В опрятном двухэтажном домике с большим яблоневым садом.

— Доримедонт Васильич дома? — справился я у слуги, открывшем мне дверь.

— Отдыхают опосля обеда, — важно заявил тот. — Как прикажете доложить?

— Чиновник Коллегии Государевой Магической Безопасности по поводу его жалобы.

Слуга посмотрел на меня с жалостью.

— Обождите в прихожей. Я доложу о вас.

Не прошло и пары минут, как мне навстречу выскочил хозяин дома. Невысокий, упитанный, кругленький, будто Колобок. Сходство усиливала блестящая лысина, большие голубые глаза и торчащие уши. Но вот поведение у него было не как у сказочного персонажа.

— Опять⁈ — с ходу напустился на меня Кузовок. — Я тысячу раз говорил вашим коллегам, что меня бесполезно уговаривать! Заявление я забирать не буду! Имею право писать в вашу контору и требую дать мне ответ по существу. Что сделано, какие меры приняты и всё такое прочее. А вы должны разобраться! Вас для этого государь и поставил, чтобы вы блюли порядок! Если вы только и умеете, что бумажки перекладывать и чаи гонять в рабочее время, то это не мои проблемы! Требовал, требую и буду требовать, чтобы вы разобрались! Как личный дворянин имею такое право, государем даденное!

Кузовок самозабвенно кричал, брызгая слюной и размахивая руками. Словно высказывал мне всё, что накопилось у него за годы общения с различными ведомствами.

— Доримедонт Васильич, успокойтесь.

— Не успокоюсь, не успокоюсь, не успокоюсь! — Он стал топать ногами, как ребёнок. — Имею право, да-с! Никто работать не хочет, пока в Москву жалобу не отправишь, никто не почешется! Не успокоюсь…

— Я здесь, чтобы разобраться с вашей жалобой.

— Не успокоюсь! Не… Что вы сказали?

— Я прибыл, — повторил я, стараясь сохранять спокойствие, — чтобы разобраться с вашей жалобой. Мне необходимо выяснить некоторые детали, которые вы недостаточно подробно описали.

— Как⁈ — Кузовок схватился обеими руками за сердце. — Я что-то упустил? Ах, я старый дурак! Ещё и на вас накинулся. Проходите, мой дорогой! Всё расскажу, на все вопросы отвечу, лично всё покажу!

Он подскочил ко мне, схватил за локоть и потянул в комнату.

— Это очень хорошо, что вы пришли, — тараторил Кузовок. — Наконец-то ваше ведомство решило уделить мне внимание. Сколько лет я пытался достучаться, и никто ни разу не обратился ко мне лично. Всё отписки, отписки. А ведь я желаю Туле исключительно пользу!

Чем дальше я его слушал, тем яснее мне становилось: Кузовок больше всего жаждал внимания и признания своей ценности. Посети его какой-нибудь чиновник раньше — и жалоб от него было бы гораздо меньше.

— Прошу, садитесь. — Кузовок привёл меня в гостиную и усадил на диван. — Как вас по имени-отчеству?

— Михаил Дмитриевич.

— Очень приятно! А я Доримедонт Васильич, впрочем, вы наверняка это знаете. Так что вы хотели у меня прояснить? Готов дать любые комментарии.

— Доримедонт Васильич, мне хотелось бы услышать все подробности этого дела. Расскажите с самого начала.

Кузовок часто закивал и принялся обстоятельно рассказывать:

— Понимаете ли, Михаил Дмитриевич, человек я уже немолодой. Здоровье не то уже, то одно заболит, то другое. А ко всему прочему мучает меня бессонница. Вернее, не то чтобы мучает, но докучает порядочно. Бывает, по полночи не сплю, думаю о судьбе России, о правильном государственном устройстве и прочих тайнах вселенной. Сижу ночью у окна и волнуюсь о стране — как там она, бедная? Бывает, знаете ли, аж треволнения по всему телу, так переживаю о Родине.

Я кивал в такт его словам, пытаясь сохранить серьёзное выражение лица. А он разливался соловьём, найдя наконец свободные уши.

— И вот последние несколько недель,