Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

смело. Такие поступки обычно заслуживают награды. Например, чашки кофе. Чтобы компенсировать моральный ущерб. Нанесенный вашей репутации и колготкам.

Вика замерла. Вот оно. Тот самый момент, развилка, где ее жизнь могла рухнуть с обрыва или… сделать головокружительный поворот.

— Это еще что за инструкция? «Спасение с последующей компенсацией в виде американо»? — попыталась она шутить, но голос предательски дрогнул, выдавая смесь страха и предвкушения.

— Нет, это личная инициатива, — ответил он уже без тени шутки. Серьезно. Твердо. Так, словно предлагал не чашку кофе, а руку и сердце. — Я дежурю завтра с обеда. Утром свободен. В десять, «Буквоед» на Невском. Если, конечно, у вас нет других планов по спасению мировой фауны. Или по спасению себя от чего-то… или кого-то.

Она должна была сказать «нет». Должна была сослаться на занятость, на мужа, на призрак приличия. Но она снова почувствовала тот самый запах дыма, призрачный и манящий, смешавшийся теперь с низким тембром его голоса. И вспомнила леденящую тишину своего дома, в которой слышен каждый вздох отчаяния.

— Я… я подумаю, — выдавила она, почти не своим голосом.

— Не думайте слишком долго, — его голос снова стал легким, игривым, но в нем появилась нотка вызова. — А то вдруг другой пожарный позвонит. С более интересным предложением. Или, не дай бог, спасатель МЧС. С ними вообще не устоять.

Он повесил трубку. Вика сидела, не двигаясь, с телефоном в руке, глядя в серую пелену дождя за окном. В ушах звенело. Глупо. Безрассудно. Опасно. Самоубийственно.

Но где-то глубоко внутри, под толстым слоем страха, условностей и лет застывшей лжи, проснулась и потянулась та самая Вика, что полезла на дерево. Та, что отчаянно жаждала хаоса, смеха и жизни. Настоящей, обжигающей, пахнущей дымом.

Она медленно поднялась, как лунатик, прошла в спальню и открыла гардероб. Ее взгляд скользнул по безупречным рядам строгих костюмов, шелковых блузок и элегантных платьев — униформе Виктории. А затем ее пальцы, будто повинуясь собственной воле, потянулись к дальнему углу. К простым темным джинсам, мягкому объемному свитеру цвета бургунди и удобным замшевым полусапожкам на низком каблуке. На вещах, в которых она была просто собой. Уютной, живой, неидеальной.

И в этот момент, когда она прижимала к груди мягкую ткань свитера, в дверях появился Дмитрий.

— Кто звонил? — спросил он, не глядя на нее, снимая дорогие часы и кладя их в бархатную шкатулку.

И она, глядя ему прямо в глаза, впервые в жизни солгала так легко и естественно, что это испугало ее самой.

— Никто, — ответила Вика, с небрежностью пряча телефон в карман джинсов. — Так… спам. Кредиты предлагали.

Глава 7

Первое тайное свидание

«Буквоед» встретил ее гудящим, наполненным жизнью теплом, ставшим укрытием от колючего осеннего дождя за стеклом. Воздух был густым и сложным, как хороший парфюм: верхние ноты — кислинка свежесваренного эспрессо и сладковатый дух выпечки, базовый шлейф — пыль веков и терпкий аромат старых переплетов. Где-то на втором этаже скрипели половицы, шелестели страницы, а под сводами низко гудел сдержанный гул голосов — негромкий, интеллигентный гомон, создающий ощущение безопасного уюта.

Вика нервно поправила свитер, оглядывая зал, заставленный лабиринтами стеллажей. Она пришла на пятнадцать минут раньше и теперь жалела об этом — каждая секунда ожидания заставляла сердце колотиться где-то в горле, сжимая его стальным обручем вины и предвкушения.

И вдруг она увидела его. Он стоял у полки с современной прозой, такой несочетаемый с этим миром интеллектуального спокойствия, словно дикий хищник, забредший в библиотеку. В простых темных джинсах и черной водолазке, подчеркивавшей мощь его торса, он казался еще более массивным, приземленным, настоящим. Он не искал ее глазами, а просто смотрел на нее через весь зал, опершись о стеллаж широким плечом, с тем же спокойным, всевидящим выражением, что и на дереве. Как будто знал, что она придет. Как будто не было никаких сомнений.

Он медленно пошел к ней, и каждый его шаг, твердый и уверенный, отзывался в ней глухим стуком, будто он шел не по паркету, а по натянутой струне ее нервов.

— Я начал волноваться, — сказал он, подходя так близко, что она снова почувствовала его запах. Сегодня в нем не было дыма, только чистый, холодный воздух с улицы и легкий, почти спортивный шлейф мыла. — Подумал, может, вас на дереве заклинило. Опять. Или муж не выпустил.

Его ухмылка была наглой и неотразимой, бросающей вызов.

— Решила, что один позор на день — достаточно, — парировала она, следуя за ним к маленькому столику в самом углу, заваленному стопками книг по искусству. — А муж… муж не в курсе моих маршрутов.

Они взяли кофе. Разговор потек странно — неровными, прерывистыми ручьями, но с какой-то поразительной легкостью. Он рассказывал о своих ребятах из части, подтрунивая над их выходками, и она вдруг ясно представила эту мужскую, полную грубого юмора и взаимовыручки атмосферу.

Она, в свою очередь, рассказывала о мире арт-менеджмента, о подводных течениях в организации выставок, опуская детали, которые могли бы выдать ее «правильную» жизнь. Она ловила себя на том, что говорит с ним легко, без той постоянной оглядки на то, «как это прозвучит», которая сопровождала каждый ее разговор с Дмитрием.

— Ты наверняка имеешь дело с настоящим огнем, — заметила она, глядя, как он вертит в руках кружку. Его пальцы были испачканы чернилами от только что купленной книги о военной истории. — А я имею дело с его имитацией. Освещением для картин, температурой в залах, горячими головами художников.

— Зато у тебя картины не кричат и не плачут, когда их несут из огня, — парировал он. — А у меня… бывает по-разному. Иногда выносишь человека, а он уже не дышит. Или выносишь вещь, какую-нибудь затерзанную фотографию в рамке, а они, родственники, рыдают над ней, как над самым дорогим. Вот где настоящий огонь. В их глазах.

Он говорил это без пафоса, просто как о факте. И от этой простоты у Вики сжалось сердце.

— А не страшно? — вдруг спросила она, глядя на его руки, лежавшие на столе. Сильные, с выступающими костяшками и тонкой сетью мелких шрамов и ожогов. — Каждый день идти в этот огонь. Смотреть ему в глаза.

Он пожал плечами, его взгляд стал отстраненным, будто он заглянул куда-то внутрь себя.

— Страшно. Но это другая страшилка. Четкая. Там есть враг