Хозяйка заброшенной сыроварни - Саша Блик

Буханку хлеба Берта уже успела положить в корзинку, молоко, я не сомневалась, достанет. А вот что делать, если не выйдет отыскать сычуг?

В нашем-то мире вариантов была уйма. Строго говоря, сычугом в чистом виде уже давно никто не пользовался. Брали пепсин, химозин – или ещё ряд различных ферментов. Буквально на любой вкус. Но что из этого можно было использовать в этом мире?

Вообще, варианты замены сычуга у меня были. Например, в детстве бабушка показывала, как сделать закваску для сыра прямо из крапивы. И, надо сказать, как раз этого добра на участке перед сыроварней было полно. Однако это, во-первых, занимало время. Во-вторых, я была не уверена, что смогу правильно воспроизвести её с первого раза. Про расчёт концентрации я и вовсе думать не хотела. Тут же как недобор, так и перебор – всё плохо… Впрочем, это и сычуга касалось, да.

Можно было, конечно, взять уксус. Но тогда про осетинский сыр можно было забыть. Если сквашивать сыр уксусом, то молоко следовало практически кипятить. А это совсем уж другая технология.

Вот и что делать?

Задумавшись, я даже не услышала, как хлопнула входная дверь. Вернулась Берта, но не одна. Следом за ней семенила почти что древняя старушка. Согнувшись в пояснице, она с явным трудом перешагнула порог. И, тяжело вздохнув, подняла на меня глубоко посаженные глаза.

— Тебе, деточка, что ли, сычуг был нужен? — скрипуче протянула она.

Я неуверенно кивнула и покосилась на Берту. Та виновато улыбнулась и одними губами прошептала: «Прости».

— Мне, — кивнула я и, спохватившись, вскочила на ноги. — Может, присядете? Отдохнёте.

— Да куда мне, — отмахнулась она. — На том свете отдохну. Ты, вот что. Если сычуг хочешь брать, так у меня есть!

— Правда? — обрадовалась я, молясь про себя, чтобы сычуг оказался пригодным для работы. Всё-таки, вряд ли он здесь хранился дольше года. Условия не те. — А он… хороший?

— Конечно, — обнадёжила она. — Я ж его ещё для Отто Кезера заготавливала. Сыроварня закрылась давно. Но сычуг я выбрасывать не стала. Как знала – пригодится.

15-4

Я сглотнула, готовясь к худшему. А Хульда как-то очень быстро оказалась рядом. Остановилась почти вплотную. И вынула откуда-то из подола чистую серую тряпицу. Развернула…

В нос ударил сильный запах аммиака, смешанный с прогорклым жиром. У меня моментально закружилась голова, а на глаза навернулись слёзы.

Сам сычуг представлял собой чрезмерно усохший кусок непонятной формы. Преимущественно чёрный, хотя местами на нём виднелись зеленоватые и серые вкрапления – словно кто-то недавно поспешно пытался стереть плесень, но не преуспел. Впрочем, поверхность была настолько жёсткой и пористой, что ни у кого бы не получилось.

А ведь я с детства помнила, как выглядел свежий сычуг – бабушка как-то покупала у соседки и показывала. Он должен был иметь светло-коричневый цвет и пахнуть сыром. Потрясающим ароматным сыром.

— Выглядит, конечно, так себе, — признала старушка. — Зато ты посмотри, как крошится!

Я кивнула, зажав нос рукавом. Крошилось действительно знатно. Хульда отломила кусочек и без труда растёрла между пальцев. В воздух взметнулась труха. Запах усилился. Меня замутило.

— Боюсь, его нельзя использовать, — прохрипела я, молясь, чтобы сычуг (или то, во что он превратился) поскорее убрали.

— Что значит, нельзя? — ахнула Хульда. — Да ты посмотри на него! Какой он выдержанный!

— Очень выдержанный, — слабо согласилась я.

— А запах, запах какой! — не сдавалась она, буквально тыча плесневелой гадостью мне в нос. — Аромат, непередаваемый!

— Непередаваемый – отличное слово, — согласилась я, часто моргая. И сдалась: — И сколько же Отто Кезер платил вам за это… этот сычуг?

— По серебрушке за кусок, — приосанилась она. — Но с учётом хранения цена, разумеется, выросла.

— Хульда, — послышался осуждающий голос Берты.

— За три медяшки отдам, — моментально сдалась женщина. — Зря хранила, что ль?

— Договорились, — согласилась я. — Три медяшки, только уберите это обратно!

Наверное, можно было бы и отказаться платить. Объяснить, что сычуг не только не улучшается с возрастом, но наоборот: напрочь теряет свои свёртывающие свойства. А конкретно этот – наверняка ещё и ядовит.

Однако в этот момент во мне откуда ни возьмись возникло необъяснимое чувство ответственности. Представилось, как эта женщина любовно мыла сычуг, сушила, заворачивала – для того, чтобы продать моему деду. Вернее, не моему, а Мелиссы, разумеется. А дед взял и умер. И за работу стало некому платить.

На что-то же она надеялась, храня этот кусочек? И вот эти ожидания было разрушать жутко неудобно.

— Ещё бы за тряпицу накинуть, — проворчала Хульда, упаковывая сычуг.

— Четыре медяшки, — отрезала я и звякнула деньгами о стол. — Но это единственный раз. Больше вы ко мне свои товары не понесёте. Согласны?

Хульда насупилась, но нехотя кивнула. Сгребла деньги, оставила на столе тряпицу – и сбежала.

Несколько минут мы с Бертой молчали, переваривая произошедшее. В воздухе продолжал висеть аммиачный запах.

— И что это было? — спросила я наконец. Не выдержав, я подошла и распахнула дверь. Дышать стало чуточку легче.

Берта пожала плечами.

— Что тут скажешь… Хульда уже давно не чувствует запахи. Но считает, что чувствует. Мы её не разубеждаем.

Да, примерно так я и подумала.

— Ты ведь понимаешь, что использовать этот сычуг нельзя? — уточнила я, мысленно прикидывая, где бы с почестями похоронить бедолагу. Не домой же тащить.

— Понимаю, — скривилась Берта. — Я на край деревни ходила, к  Агнессе. У неё корова месяц назад умерла. Я у неё спрашивала.

— И как?..

— Никак. Она мне сказала, что сычуг для сыроделия берут только от молодняка. А я и запамятовала.

И правда. Для производства требовался желудок телят или козлят, пока ещё питавшихся молоком. Это я знала. Но на секунду понадеялась, что в волшебном мире всё иначе…

— А Хульда мимо проходила и услышала разговор, — закончила Берта. — Я просто не смогла от неё отвязаться. Но ты, уверена, и сама почувствовала её хватку.

Я только кивнула.