Незнакомцы - Мария Анатольевна Акулова

же не умею правильно с принцессами.

Пытаюсь, как кажется, но я по жизни волчара, а не вот это всё.

Трогаю губами лицо. Шею. Ключицы. Развернув, лопатки и спускаюсь вдоль позвоночника. Она уже смеется.

Дышит ровнее. Оглядывается.

— Ты вкусный, — даже если пиздит, делает это искусно. Вызывает улыбку в ответ. Прикусываю за упругую задницу и держу несколько секунд, пока мажорка, настойчиво выбравшись, не убегает в ванную.

А вернувшись, выглядит счастливой, легкой, молочно-розовой. Перебрасывает ногу и садится верхом. Холодными из-за воды пальцами снова водит по коже.

И снова по чернилам. Любит она. Нравится ей перебирать камни на моей душе…

А я думаю: был ли вообще какой-то переломный момент? Когда приоритеты сместились? Когда трахать ее стало так же желанно, как шаг за шагом стремиться к свободе?

Не помню его. Зато помню навязчивые мысли фоном, которые толкали все глубже и глубже в неё и эгоистичные поступки.

Возможно, нормальные люди так строят отношения, но я не тешу себя верой в свою нормальность.

— Неужели на тебе нет ни одной бабы? Ты до меня тоже был девственник? — Лола спрашивает игриво, скрывая под легкомысленностью смущение.

Мне, может, по большему кайфу было бы обсудить, как охуенно кончать ей в рот. Но это слишком.

Улыбаюсь и смотрю, склонив голову. Смущаю. Не стыдно.

— Секс это просто секс, Лолита. Никогда не хотелось набить на себе вещи, с ним связанные.

— А с людьми? — Она пытается имитировать обычное светское любопытство, но я же понимаю, к чему клонит.

Ей важно быть важной. Особенной.

Ей важно то, что я ей не дам.

— Тут всё связано с людьми, — отвечаю спокойно, а в зеленых глазах зажигаются искры. Она в тысячный раз проезжается взглядом по моему телу. Напоминает военачальника, изучающего карту будущего наступления.

Уже лучше меня помнит, что там и где.

А я лучше ее знаю, как читается её красивое лицо и как вести себя с её красивым телом. Если бы моим заданием была чисто она — я его уже исполнил.

Она давно сдалась.

Я могу поманить её пальцем и хитростью заставить сделать что угодно.

Хотите рассорить Яровея с ближайшим окружением? Не вопрос, я знаю, как организовать.

Лола не засомневается.

С ней мне не сложно добиваться желаемого.

Не сложно, но и не хочется.

Смотрю на Лолу, она в ответ. Ей всё же неловко. Может быть из-за того, что мой взгляд черствеет. Ладно, похуй. Про дела позже.

Отмираю. Заставляю себя улыбнуться. Ей хватает такого сигнала: она тянется к губам, целует много-много-много раз. Гладит затылок. Поливает засохшее сто лет назад растение ебучими удобрениями. Здоровое из меня уже вряд ли вырастет, но что-то во мне точно растет.

Нацеловавшись, мажорка опять скользит ладонями по моим плечам и рукам. Обводит отдельные рисунки. Трогает мышцы. Живот под ее пальцами подрагивает. Хуй тоже был бы рад ласке, но он не забитый, так что сейчас Лолу не интересует.

Вскинув взгляд, она с тихим восторгом шепчет:

— Я очень люблю путешествовать. Ты был везде где я мечтаю побывать. Сложно тебе не завидовать.

Это ты зря, мажорка. Завидовать нечему.

Склонив голову, слежу за ней. Ловлю непривычный дзен от ее красоты и прозрачности. Может быть это уже накрут, но я правда не помню, чтобы кому-то так сильно шел белый цвет, а ещё чтобы в ком-то так сбалансировано сочетались дерзость и нежность.

В чем-то Яровей даже неплох: вырастил белую лилию в кровавом саду. Как у него получилось? Не знаю. Ну или дело не в нем.

А мне нельзя искать там хорошее. Лучше не забывать, сколько жизней загублено.

— Ты побываешь. — Обещаю то, что пообещать в принципе не могу. Лолита улыбается мягко. Тоже склоняет голову к плечу и совершает маленькое храброе наступление:

— Когда? Когда мы летим на Мадагаскар? — И она, и я знаем, что никогда. Наш Мадагаскар был в кабинете какого-то клерка из автосалона. А то, что у нас нет будущего, даже не обсуждается. Просто нет и всё.

Ни в её мире, ни в моем.

Но это не мешает делать вид, что всё немного сложнее.

— М-м-м… Весной? — Спрашиваю, потирая подбородок. Лола тоже думает, сощурившись.

— Там диплом и сессия. Вряд ли, — разводит руками, я вздыхаю. Мол, как жаль…

— Видишь, я пытался…

Фыркает. Небольно бьет в плечо, а потом гладит. Я накрываю руку своей. Как-то незаметно-синхронно спускаемся ниже. Замираем на груди там, где за ребрами бьется сердце.

Не знаю, что она хочет услышать. А я не буду врать, что ноет. Тянется ли к ней? Да не знаю.

Когда ты зачерствел до сухаря, что-то кажется просто непонятным и нет желания разбираться.

А у Лолы в голове свои процессы:

— Тебе никогда не хотелось жениться? Даже просто по-приколу?

Задумавшись на секунду, хмыкаю. Тут врать не придется. Спускаю ладонь ниже. Она вредничает: высвобождает и обеими руками упирается мне в ребра, наклоняясь ближе.

Требует:

— Не балуйся.

Улыбает жутко. Ну ок.

— Я не семейный человек. Думаю, с этим не сложится. А ты замуж хочешь?

Кривится. Снова выравнивается и смахивает волосы с плеч. Каждое ее движение украшено особой грацией.

Она и танцует так, что ствол дымится. И в теннис играет. Улыбается. Смеется. Волосы поправляет. Принимает член.

Я на секунду думаю, что если её мать в двадцать была такой же — понимаю Яровея. Может тоже убил бы… По чувствам. Правда Виктория и сейчас красотка.

У него не одна лилия, а небольшой цветник.

— По любви хочу. А без — нет. Так как пробы человек, которого я в теории полюблю, скорее всего, не пройдет, ничего хорошего мне не светит.

Лола отвечает буднично и вполне трезво, разводя руки. Я киваю и молчу о том, что эра проб скоро закончится. За падением Яровея вряд ли последует её свобода. Скорее — беззащитность. Перед чем?

Волоски на загривке снова поднимаются. Не надо, Рус. Не закапывайся.

А Лола тем временем все бегает и бегает по телу. Глазами и пальцами.

— Какая была первой?

— Татуировка?

— Да.

Смотрит в лицо. Ей очень важно получить ответ. Не знаю, зачем.

Я не хочу пиздеть о себе, но благодарен… За нежность. И не сложно чуть-чуть себя же перешагнуть.

Правда, самому бы вспомнить. Хотя кому я вру.

Перехватываю тонкие пальцы и тяну сначала к губам. Не знаю, зачем. Просто хочется. Так же делают, да? Нормальные люди.

Лола застенчиво улыбается и почти не дышит. Искренность, кажется, для неё важнее, чем секс.

Прохладная ладошка скользит по моей груди вниз. Я знаю,