Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов

писатели повалили в коридор. Сейчас, думаю, ясное дело, побегут выпускать пар, а тут - я, застрявший. И скажут мне: что за наглая пошла молодежь среднего возраста; их, графоманов, гонишь в дверь, а они не то что в окно - через сортир не гнушаются!

Взвыл я беззвучно, рванулся и вырвался, весь в смятении.

Прихожу домой, звоню приятелю, который сам не писатель, но все про писателей знает.

- Вообрази, - говорю, - побывал я у писателей в их Доме. И как ты думаешь, что там произошло?

А он деловито спрашивает:

- В сортире, что ли, застрял?

Оказалось, что эта ручка - тамошняя достопримечательность. Про нее уже всем известно. Но я ж не в системе, не разбираюсь в мелких секретах ремесла.

Прикладная ботаника

Цветы - это самый нелепый, самый бессмысленный и даже вредный дар.

Они, конечно, приятны всяким очаровательным дамам, но только не сами по себе, а как знак признания очаровательности.

В ранней юности у меня был опыт едва ли не ежедневного дарения роз. И самомнение дароприемщицы раздулось от их шипастого аромата настолько, что мне до сих пор, бывает, икается.

Половые цветы, о которых поется, что их, непокупных, нарву букет, ничуть не лучше. Очарованность объектом растительного подношения здесь только усугубляется, подчеркивается будто бы тоньше: не в деньгах, мол, счастье, и вельможные гладиолусы вырастают на почве, удобренной бессердечным расчетом; зато смотри, какой я бесхитростный и природный. Неплохо бы и посоответствовать такой простоте! Чего уж там! Вот и лужок у нас рядом, и пестики, и тычинки. А у тебя как раз ситцевое платье выше колен.

Что до разницы во флоре между свадебными и похоронными торжествами, то она заключается лишь в кратности двум.

И уж совсем безумное, подлое дело - дарить цветы докторам мужского пола. Да еще с наглой улыбкой: жене подарите! Ну да, разумеется, я попрусь из пригорода с очередным букетом. В драных ботинках. Не говоря уже о том, что стыдно к ларьку подойти (тогда, когда мне цветы дарили, еще стояли эпизодические ларьки). Такие цветы я всегда отдавал сестрам, и они там что-то себе думали.

Я это написал потому, что у нас дома появились цветы. Три длиннющие розы, стоят (стояли) в такой же длиннющей вазе, на серванте. Очень вредная вещь. Сволочное животное, наконец, сумело до них допрыгнуть и опрокинуло; важные документы промокли, еле спас паспорт. Это у него боевое крещение.

Иван

В дремучей Новгородчине жил некогда Иван.

Его деревня, где насчитывалось штук пять домов с вялотекущей внутренней жизнью, отстояла от центра первобытной цивилизации верст на пятнадцать.

Каждое утро Иван спозаранку отправлялся в поход, продиктованный шопингом. Он ходил в пиджаке, широкополой шляпе и рубахе со странным стоячим, но мягким воротником, вокруг которого была пущена ленточка. В этом костюме Иван смахивал на пастора, невзирая на болотные сапоги. Он шел за горючим внутреннего сгорания и к вечеру возвращался, прихватывая за сочные бока кокетливые кочки.

Он даже умер прямо на дороге, и его нашли лежащим ничком, при одном сапоге.

Денег у него не бывало, Иван периодически, по старой памяти о съестном, питался корками, местной скотохозяйственной валютой. Он больше не нуждался в пище. Он был действующим целеустремленным механизмом, наведенным на далекие магазины. Его стеклянные глаза смотрели злобно и в то же время доверчиво.

Признав во мне городского жителя, Иван захотел со мной общаться. У него было высшее образование, и он посматривал на односельчан не без простительного презрения.

Он приподнял шляпу и подступил к плетню. Медленно раскрывая рот, Иван простер руки и обратил мое внимание на местный туманный простор. Он начал издалека:

- Ты посмотри, Алеша, - сказал он взволнованно, - ты посмотри, как здесь хорошо! Живи не хочу!..

(Я не хотел.)

Он продолжил, и я решил все это сократить.

- Слушай, Иван, давай ёбнем, - сказал я.

- Давай, - быстро сказал Иван и воровато оглянулся.

Я сунулся под куст смородины, где прятал бутылку с украденным у тещи спиртом.

- Быстро, сука, - процедил я и загородил Ивана.

Долговязый Иван придержал шляпу и запрокинулся круглой скобкой. Глаза его выпучились, пиджак разошелся.

- Вот, Алеша, - сказал он, - я сразу понял, что ты человек. И знаешь, когда я это понял? Когда ты сказал: Иван, давай ёбнем. Вот просто так сказал, без всяких этих, ты сам знаешь.

Через два дня он снова стоял у плетня.

- Вот ты, Алеша, - обратился ко мне Иван, приветственно приподнимая шляпу, - правильный человек. Не то, что все эти, - и он негодующе повел подбородком. - Ты как мне сказал? Иван, давай ёбнем - и всё, как отрезал. Ты молодец.

- Понимаешь, - открылся мне Иван через неделю, - мы с тобой друг друга поймем. Я четко понял, что ты нашей, правильной крови. Когда ты мне сказал вот так, без всяких этих самых: Иван, давай ёбнем - я про тебя сразу все узнал.

- Дерьмо, а не мужик, - строго сплевывал на него мой тесть, а теща поддакивала. - Все на халяву хочет, а потом нагадит. Тьфу!

Иван вскоре признался мне

- Ты, Алёша, настоящий человек, не то что твоя родня. Ты ведь мне как сказал? Я помню! Ты мне по-простому, как родной человек, сказал: Иван, давай ёбнем....

Когда угодил в город, позвонил мне:

- Помнишь, Алёша, как ты мне сказал?...

Путешествуя по городу

Ничего особенного, разные мелочи.

- Скажите, это нормальный троллейбус? - обратилась ко мне взволнованная и несколько напряженная дама. И села рядом.

- Нормальный, - я покосился на нее, собираясь спросить: а вы?

- Какой странный троллейбус, - продолжала она, глядя прямо перед собой. - И музыка играет! И не едет никуда!

Странным людям - странные средства передвижения.

Еще я заметил, что люди почему-то не носят шапки. Такие естественные шапки, меховые или полумеховые, почти национальные. В чем дело? Изменился метаболизм, а я опоздал?

Спустился в метро - пожалуйста: многие в шапках. Любопытно.

Потом, опять же в метро, любовался скульптурными группами. Измельчание идеалов с их вырождением - налицо. Например, на станции "Нарвская" я постоянно любуюсь людьми, славящими труд. Они стоят над эскалатором несколькими рядами, а сзади, если кому их мало, еще притаился Ленин, и на самой станции тоже всякое: Сталевар со сталью, Рыбак с рыбой, Мотальщица с мотней.

Зато на станции "Проспект Ветеранов" обосновались