Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик

— Мира? — окликает он.

Разворачиваюсь и убегаю. Это я научилась делать лучше всего за последнее время. Два подряд таких удара — это уже слишком. И почему в моей жизни всегда так: то густо, то пусто?

13. Сними очки, ботаничка

Я напоминала себе путешественника, который ищет свободную скамейку. На той — вид не очень, у магазина — слишком много людей, а я и так похожа на сеньориту Помидор с моим красным, заплаканным лицом. Голова гудела после всех этих слез и переживаний. В итоге, обойдя полрайона, я побрела туда, где мне когда-то было спокойно, — к скамейке у баскетбольной площадки.

Вибровызов телефона снова заставил меня вздрогнуть.

Ну что я ему скажу? Посвящу в проблемы своей семьи? А зачем они ему? Стану предъявлять претензии за Катю, за Лену и заодно за себя? Может, сразу пойти и добавить к надписи на стене у школы: «Витя — любовь моя», свою: «Ты — мой свет в окошке»? Бред.

Но в любом случае надо было собраться с мыслями и найти слова… В кармане снова завибрировал телефон. Да, Клюев, хром тебя побери, не могу я с тобой сейчас говорить!

Взглянула на экран и замерла, разглядывая надпись «Мама».

А что я должна сказать ей? О чем спросить? И надо ли, имею я право на это? Плакать уже не хотелось — не было сил. Какой-то бесконечно тяжелый, выматывающий день.

Звонок прекратился, и пришло сообщение: «Мирочка, я приехала, но мне надо задержаться по делам, приду поздно».

Знаю, какие у тебя дела, женатые такие. Со злости швырнула телефон в сумку и побрела к своей любимой скамейке. Слезы опять стали медленно стекать из глаз, но уже не болезненно, а скорее успокаивающе.

Сидела и пыталась согреться остатками чая и смотрела в даль. Почему мне нравится это место? Оно открытое, все как на ладони, но по этой дорожке почти никто не ходит. Я могу наблюдать за всеми, оставаясь невидимой. И в этом было странное утешение. Половину булочки я принялась делить с наглыми голубями, которые тут же появились, стоило мне ее открыть. Обычно я их не кормлю, но сегодня захотелось хоть с кем-то разделить свою печаль.

Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багряные оттенки. В этот момент на площадку выдвинулось огромное, гудящее тёмное пятно. Это была толпа парней. По отдельности каждый выглядел как обычный школьник, но все вместе они создавали ощущение не сборища, а стихийной, немного опасной силы. Они что-то выкрикивали, свистели и горланили странные речитативные песни.

И в самом центре этого буйного потока плыла хрупкая темноволосая Сонька. И если от парней исходила заряженная, агрессивная энергия, то от нее веяло ледяным спокойствием и безупречным самообладанием. Она двигалась медленно и вальяжно, и вся толпа невольно подстраивалась под ее ритм. Парни наперебой что-то ей рассказывали, а она лишь кивала, словно мама-утка, ведущая за собой выводок не в меру активных утят. Интересно, как у этой девочки так получалось?

Они уже проходили мимо, когда Сонька заметила меня. Резко остановилась — и вместе с ней замерла вся ее свита. Она развернулась и направилась ко мне, а за ней, как тень, двинулась вся эта гурьба.

Мозг завопил: «Мира, беги! Спасайся!» Но тело, вымотанное за день, махнуло на все рукой: «От всего не убежишь».

Они подошли ко мне, и Сонька вышла из круга. Ее стрижка, короткая и асимметричная, и острый, изучающий взгляд делали ее похожей на хищную кошку. Ее спутники уставились на меня оценивающе. Слева присел коренастый бугай с широким носом и шеей бойцовского бультерьера. Справа вытянулся, словно жердь, худой парень с длинным, костистым лицом и таким же длинным носом, на котором красовался пластырь. Они выглядели так, будто их основное хобби — ломать школьные портфели и курить за гаражами, но в их глазах не было настоящей злобы — скорее, скучающее любопытство.

Я дернулась. От таких точно не убежишь.

Парни, предварительно ткнув меня в плечо, с их точки зрения, нежно и подмигнув, лениво поднялись. И вся черная туча медленно поплелась дальше.

Сонька опустилась рядом на скамейку, достала пачку сигарет.

— Да ничего не случилось, — тихо сказала я, сжимая пальцы так, что ногти впились в ладони.

— Не фисти, не хочешь говорить — так и скажи. Пойму, лезть в душу не буду, — парировала девчонка, облокачиваясь на спинку скамейки.

— Фисти?

— Ну, я заменила буквы, чтобы матом не ругаться. Забыла, что отучаюсь. Всё-таки дама должна следить за собой.

— Аа… А что там за слово-то было? — задумалась я, автоматически поправляя сползшую на нос перекладину очков.

Сонька улыбнулась:

А почему бы и нет? У неё точно больше жизненного опыта, чем у меня, она социально развитая. Я набралась сил, сглотнув комок в горле.

— Сонь, а ты можешь мне помочь с теорией?

— Про целоваться не помогу, — покраснела девочка, и я вместе с ней, почувствовав, как жар разливается по щекам.

Что-то у меня такое ощущение, что она, как и я, совсем не разбирается в этом вопросе. Опыта нет.

— Да нет, там другой вопрос.

— Ну давай. — Соня выжидающе подняла бровь.

— Узнала, что батя мамке изменяет? — предположила она.

— У меня нет папы… — вздохнула я, и в груди заныла знакомая пустота.

Соня, подумав, добавила:

Я мотнула головой, переводя взгляд с её лица на серые стены домов.

— Вот в этом доме, на третьем этаже, живёт семейка Трушеных. С виду идеальная семья, а как вечер — так орать начинают друг на друга. И всё из-за