Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик

что желваки на его лице начинают усиленно ходить.

— Нет, — он говорит сквозь зубы. — Это одна из его… многочисленных подруг.

— Многочисленных? — не отступаю я.

Получается, он в курсе? И как ему такое знать?

— Ну ты же сама сказала — актриса. У них, знаешь ли, своеобразное представление о морали. Легко на всё соглашаются. — А твой папа, выходит, молодец? Что жене изменяет? — в моем голосе звучит лед. — Он просто мужчина, который не отказывается от того, что само лезет в руки. А таких… ну ты поняла, полно.

И вроде понимаю, что моя мама не права, находясь с женатым мужчиной, но вот оскорблять её и намекать ещё, что она... Да я даже слово это выговаривать не хочу.

— А может, он ее обманывает! — взрываюсь я. — Может, она вообще не в курсе, что у него есть семья!

— Да, конечно, — усмехается он язвительно. — Таким только побрякушки дорогие помаши — и они сразу забудут обо всем. — Кажется, мне пора, — обрываю я этот невыносимый разговор и резко разворачиваюсь, чтобы уйти в другую сторону парка и не столкнуться с мамой лоб в лоб.

— Слава, подожди... — кричит мне Митя, догоняя меня. — Мы серьёзно будем ругаться из-за моего отца и этой... этой... — он не может подобрать слова, и от этого становится еще гаже.

Я вырываю руку. Смотрю на его печальное лицо и внимательный глубокий взгляд его красивых глаз. Во мне борются неловкость и злость, а под ними — тяжёлое, давящее чувство вины перед парнем. Я ощущаю себя частью этой грязной истории, и от этого тошно.

— Митя, мы можем потом поговорить... Мне нужно домой.

— Хорошо, тогда возьми подарок, — он достаёт бархатную коробочку.

И я начинаю истерически смеяться. Ну конечно, колечко. Или серёжки. Та самая «побрякушка».

— Нет, — качаю головой, и смех застревает в горле. — Это слишком. Я не могу это принять. — Как это не можешь? — его терпение лопается. — Потому что у нас с тобой… не такие отношения, — отшатываюсь от него. — А какие? — он снова пытается меня притянуть, но я вырываюсь.

— Мне нужно уйти, — отодвигаюсь и практически убегаю.

Сейчас я могу довериться лишь одному человеку. Я знаю, что он выслушает, даст совет и поможет мне. Только он знает, как облегчить мою боль.

Я выскакиваю из парка и, дрожащими пальцами, звоню Кате. Гудки звучат мучительно долго. Мне нужно выговориться, нужно услышать совет — она знает мою маму, она подскажет, как с этим быть.

— Да, Мира, привет. Неужели ее высочество соизволило первой позвонить? — слышится недовольный голос подруги.

Игнорирую ее выпад.

— Моя мама встречается с женатым мужчиной, у которого есть ребенок, — выпаливаю я, останавливаясь и пытаясь глубоко дышать. — Что делать, Катя…

В трубке повисает такая долгая тишина, что я начинаю проверять, не прервался ли звонок.

— Катя, ты тут? — Как неудачно ты все узнала… — тихо говорит она и, видимо, спохватившись, добавляет: — Я имею в виду, Мира, успокойся. Твоя мама взрослая женщина, она сама разберется…

Внутри меня шевелится холодный, скользкий червь подозрения.

— То есть ты… все это время знала? — медленно спрашиваю я.

Молчание в трубке красноречивее любых слов. Да. Знала.

— Мира… Ты же понимаешь, это был не мой секрет. Я не могла… — А ты считаешь это нормальным?! — вскрикиваю я таким высоким, истеричным тоном, что сама на мгновение глохну. — Я ничего не считаю! Тебе нужно поговорить с Татьяной Павловной, а не со мной! — Хорошо, Катя. Поговорю, — безжизненно выдыхаю я и уже собираюсь бросить трубку, но последний, ядовитый червячок ревности и обиды выползает наружу. — Как сходила к Вите на баскетбол? — Я не смогла, у меня другие планы появились.

Злюсь за нее еще сильнее.

— Но он же тебя звал и ждал. — Что поделаешь, так бывает, — отмахивается она.

Бросаю трубку. Чувствую, будто мной и Витей просто воспользовались, поиграли в наши чувства, обманули наше доверие. А он, как ни крути, — моя «подружка». Слезы, горячие и соленые, начинают бежать из глаз. Я опускаюсь на первую попавшуюся скамейку и реву, не в силах сдержаться. Линзы неприятно мутнеют и жгут глаза. Достаю их дрожащими пальцами, и мир вокруг расплывается. Ищу очки в сумке, хорошо, что взяла их. Сама не замечаю, как набираю сообщение Вите.

«Давай встретимся».

Ответ приходит не сразу, и когда я наконец вижу его, внутри все сжимается.

«Сейчас не могу».

Может, ему плохо? Может, он расстроен, что Катя его кинула? Или они проиграли? Я даже не спросила. Хватаю свой пакет с остывшим чаем и холодными булочками и спешу к его дому. Вдруг смогу его увидеть? Порадовать? Хотя кого я обманываю… Мне просто хочется, чтобы он меня обнял и сказал, что это неприятное липкое ощущение предательства пройдет.

Иду и думаю о том, как одна осень перевернула всю мою жизнь. Кажется, за последние одиннадцать лет я как будто спала. Одна дискотека, одно дурацкое вранье — и всё покатилось под откос. Началось с той самой Ленки Скворцовой, которая…

И тут я замираю.

Что она здесь делает?

Из подъезда выходит Ленка Скворцова, неся в руках картонную коробку. Рядом с ней — Витя Клюев. Она что-то оживленно рассказывает, а он слушает, кивая. И выглядит он… довольным. Парень нажимает на брелок, открывает багажник машины, и они грузят туда коробки.

Ленка сейчас выглядит иначе, такая уютная милашка в мягкой пижаме с зайчиками и очаровательным небрежным пучком. Сверху накинута куртка, и она явно больше ее, может быть, даже мужская. Рядом с высоким, крупным силуэтом Вити она кажется такой маленькой и хрупкой.

Клюев захлопывает багажник, и Ленка прыгает вокруг него, сияя. Ну и бабник! Значит, Катю он зовет на баскетбол, говорит, что она ему нравится, а сам… Возвращается к бывшей? Или работает на два фронта? Во рту появляется противный, горький привкус. Я слышу в своей голове голос мамы, которая так возмущалась, смотря сериалы, а сама…

Мышцы на руках слабеют, и я чуть не роняю пакет. Слёзы с новой, удвоенной силой заливают моё и без того промокшее лицо. И в этот момент, когда я стою с опухшим лицом, заплаканными глазами, красными пятнами на коже и спутанными волосами, Витя поворачивается