В тисках тлена - Юрий Борисович Салов

Но почему-то слова Аркадия Петровича — «гнетущая атмосфера», «глухая зарубка» — на секунду отозвались резонансом где-то под лопаткой, несмотря на тридцатиградусную жару. Он отмахнулся. «Бред. Усталость после дороги. Скоро буду любоваться «уникальным бытом» и страдать от комаров. Весело!» Он нашел номер Ларисы и нажал кнопку вызова, улыбаясь предвкушению ее голоса. Позади, на витрине магазина, отразилась реклама нового фильма ужасов — лицо с пустыми глазницами. Игорь, поглощенный разговором, не заметил, как по карнизу над редакцией чинно прошествовала ворона, ее черное отражение скользнуло по стеклу рядом с рекламой.

* * *

Вечер накануне отъезда свежести не принес. Воздух за окном был спертым, пропитанным выхлопами и городской пылью. Игорь, несмотря на внутреннее «фи», решил провести разведку боем. Перед погружением в «глухую зарубку» Глухово, он решил, что неплохо бы понять, какие именно суеверия там водятся. Он вспомнил о профессоре Алексее Кирилловиче Морозове, эрудите лет шестидесяти, знакомому еще по университету, где тот читал лекции по русскому фольклору. Морозов был глыбой рационализма, разбивавшей любые мистические домыслы строгим научным методом и иронией.

Кабинет Алексея Кирилловича на кафедре археологии и этнографии был царством упорядоченного хаоса. Книги не громоздились, а стояли стройными рядами на полках чуть ли не от пола до потолка, но каждая стопка на столе и подоконниках была помечена аккуратными бумажками с надписями: «Свадебные обряды. Вологодская губ.», «Похоронные традиции. Архангельск», «Календарная обрядность. Пересмотр». Воздух пах бумагой, пылью и крепким чаем. Сам профессор, сухощавый, с живыми, насмешливыми глазами за стеклами очков в тонкой металлической оправе и аккуратно подстриженной седой бородкой, разбирал какие-то карточки. На нем был практичный твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях.

— А, Сорокин! — Алексей Кириллович поднял взгляд, отложив карточку. Голос у него был звонкий, четкий, с легкой хрипотцой заядлого курильщика трубок и одна из таких, непотушенная, дымилась в тяжелой пепельнице. — Слышал, слышал, в медвежий угол собрался. Глухово? Интересный, надо сказать, объект для этнографа. Правда, со специфическим «брендом».

Игорь уселся на стул напротив, отодвинув пожелтевшую папку с надписью «Северо-запад. Колдуны. (сомнит.)».

— Специфический бренд? Главред мой, Аркадий Петрович, намекал на какие-то суеверия после смерти местного жителя. Я как раз за контекстом. Для очерка. «Уникальный быт» и все такое. — Он не скрывал легкой иронии в последних словах.

Алексей Кириллович усмехнулся, поправил очки.

— Уникальный быт… Да уникален он там своей приверженностью к одной-единственной, но очень живучей легенде. Которая, собственно, и является тем самым «брендом» Глухово. Больше там, честно говоря, смотреть не на что. Лес, болота, упадок. — Он потянулся к одной из полок, без труда нашел очередную папку — «Костромская губ. Мифологические нарративы». — Все вращается вокруг одного персонажа. Фаддей Игнатьевич Прокофьев. Уездный судья. Вторая половина позапрошлого века.

Игорь наклонился вперед, ожидая колоритной истории для статьи.

— Судья? И что же он натворил такого, что его до сих пор поминают? Какие-то вопиющие приговоры? Особенная жестокость?

— О, куда интереснее! — Алексей Кириллович достал из папки несколько ксерокопий старых записей, видимо, сделанных еще дореволюционными фольклористами. Его тон был сугубо научным, без тени мистического трепета. — Согласно местным рассказам, которые я скрупулезно собирал и классифицировал, судья Прокофьев отличался не столько жестокостью, сколько патологическим страхом смерти. И, как гласят эти самые рассказы, он нашел способ ее обмануть. — Профессор сделал паузу для эффекта, но его глаза светились не страхом, а чисто профессиональным интересом к абсурдности поверья.

— Способ? Вроде эликсира бессмертия? — поинтересовался Игорь, уже мысленно прикидывая заголовки.

— Точнее, сделки, — поправил Алексей Кириллович, просматривая записи. — Классический фольклорный мотив, изученный еще Аарне-Томпсоном. В общем, продал он душу нечистому. Не за богатство, а за отсрочку. За то, чтобы не умирать до конца. Говорят, умер он скоропостижно — официально. Похоронили в фамильном склепе у церкви Пантелеймона. Это теперь, насколько я знаю, руины. Но вот дальше начинается «изюминка». — Он постучал пальцем по ксероксу. — Тело, по легенде, не тронулось тлением. Совсем. Как будто уснуло. Или ждет. И склеп его стал… ну, вы понимаете, местом «нехорошим». Птицы, якобы, не поют рядом, звери обходят, в определенные ночи там якобы огоньки видны и стон стоит. — Профессор махнул рукой, явно относясь к этому как к курьезу. — Полнейшая чушь, разумеется. Скорее всего, произошла банальная консервация тканей из-за уникальных условий в склепе — сухо, состав почвы, может, даже какое-то примитивное бальзамирование по приказу самого судьи, панически боявшегося разложения. А народная молва, как водится, раздула это до масштабов нечистой силы. Типичный механизм рождения локального мифа.

Игорь кивал, мысленно записывая: «Ядро суеверий — легенда о «нетленном» судье-продавце души. Отличная основа для статьи!» Рационализм профессора только укреплял его собственный скепсис.

— Понятно. Так сказать, местная достопримечательность с чертовщинкой. «Неупокоенный» как туристический бренд, только без туристов. — Он усмехнулся.

— Именно, — подтвердил Алексей Кириллович, убирая папку. — Этот миф — главный культурный код Глухово. Он передается из поколения в поколение, обрастает новыми деталями, особенно после реальных смертей — как этот недавний «инцидент», формирует специфические табу и страхи. Классический пример атавистического страха перед мертвецом, подпитываемого изоляцией и архаичным сознанием. С научной точки зрения — безумно интересно! Поле для изучения механизмов бытования фольклорного сюжета в современной, хоть и депрессивной, среде. — Его глаза загорелись азартом ученого. — Фиксируйте все, Игорь! Реакции на имя, на место, на даты. Любые упоминания судьи, любые запреты. Это бесценный материал!

Игорь встал, чувствуя себя вооруженным нужной информацией.

— Фиксировать буду, Алексей Кириллович, не сомневайтесь! «Тени продавшего душу судьи» — звучит как отличный подзаголовок. Спасибо, теперь я знаю, с каким «уникальным бытом» имею дело!

— Удачи! — крикнул ему вдогонку профессор, уже погружаясь в следующую папку. — И не вздумайте там верить в чепуху про нетленные тела! Фиксируйте только факты страха, а не его мифические причины. Наука, молодой человек, наука!

Игорь вышел, щелкнув дверью. Он шел по коридору, довольный. «Отлично! Легенда со столетней историей, идеально вписывающаяся в концепцию «архаичного страха». Профессор-скептик как гарантия отсутствия реальной чертовщины. Осталось только записать пару баек от местных и описать гнетущую атмосферу. Дело техники», деловито размышлял он.

Он не услышал, как Алексей Кириллович, уже после его ухода, отложил папку и задумчиво посмотрел в окно на темнеющее небо. Профессор достал потухшую трубку, постучал ею по пепельнице.

— Глухово… — пробормотал он себе под нос. — Странное место. Миф живучий, не по меркам современности. Слишком живучий. — Он пожал плечами, отгоняя ненаучные мысли. — Банальная консервация тканей и эффект изоляции. Разумеется. Что еще?

* * *

Последний рывок «буханки» по разбитой дороге