Напарник обмену и возврату не подлежит - Лена Тулинова

Тот сделал вид, что не расслышал.

– Хочу напомнить, что против братства нам придётся действовать аккуратно, – сказал он. – Ну, и так, чтобы комар носа не подточил. Мне уже с утра пришло письмо счастья от их поверенного.

– И что там было? – живо спросил Луиджи. – Предложение руки, сердца и вечной дружбы?

– Сердца пока, по счастью, не было, но написано довольно забавно, – скривил губы Солто. – Выбор очевиден: или я буду плохо спать, или получу приличную сумму.

– Ко мне сам Франческо Де Ритта подошёл в баре, – то ли похвасталась, то ли доложила Эрманика.

– Ну вот, а мне никто ничего, – огорчился Луиджи. – Как теперь жить, зная, что Братству ты неинтересен?! Ни единого предложения!

– Как жить? Спокойно, – пожала плечами Ферра. – Радоваться, что ты им безразличен и рук, ног и сердец тебе никто присылать и уж тем более отрезать не станет.

– Ффф, матерь божья, Эрми, что ты такое несёшь, – расфыркался Луиджи и принялся мелко, многократно креститься.

– Ничего не несу, кроме недобрых вестей: Де Ритта всерьёз решил взяться за Орнеллу и постарается её уничтожить, – ответила Ферра. – Выбор у неё, прямо скажем, небогатый.

– Или тюрьма, или смерть? – уточнил шеф.

– А не надо было нарываться, – заключил Луиджи. – Сидела бы с мамочкой в Московии, ждала бы нового фильмеца с папашей и радовалась бы жизни.

– Некоторые не умеют радоваться, – появляясь прямо за спиной коллеги, сказал Альтео.

– Я рада уже тому, что сегодняшний день наполовину прожит, – сказала Эрманика.

Луиджи умчался к лестнице, затопал по ней на второй этаж, а Ферру за локоть придержал Солто.

– Как твои занятия с камой Нетте-Дженца? – спросил он уже совсем другим, почти отеческим голосом.

– Прекрасно, – ответила Ферра, пожалуй, слишком резко и холодно. – Сегодня с её другом-медиумом хороним моего воображаемого друга. Так что я больше не буду никого пугать разговорами с пустотой!

– Неожиданно, – кашлянул шеф. – В таком свете я начинаю думать, что и нашему психологу нужен психолог.

– Это часть терапии, – сказала Эрманика. – Такой… наглядный урок.

– И медиум?

– А что медиум? – спросила Ферра. – Он её друг, в нашем штате не числится.

– Медиумы – шарлатаны, а не маги. Даже церковь не включила их в список прощения, – сообщил Солто. – Как бы он тебя не облапошил.

– Но он ведь не требует ни денег, ни имущества, – удивилась Ферра. – Какая у него выгода?

– Не знаю, – признался Солто. – Но ты всё-таки будь осторожна.

***

Цветы нашлись в лавке на углу Виа Мирра и Страда Сан Ладзаро. Бледно-розовые и тёмно-красные розы в высоких вазонах, скромные белые хризантемы, вызывающе-жёлтые ветки акации с остро пахнущими цветочками-шариками… Ферра даже пару раз чихнула на них, а затем шёпотом спросила у Альтео:

– Какие цветы ты бы хотел?

– Вон те, – сказал ди Маджио. – Их можно посадить там, под персиковым деревом… Будет красиво.

Гиацинты в обёрнутых в гофрированную бумагу глиняных горшочках стояли отдельно. Они едва начинали цвести, но уже издавали роскошный аромат, который ни с чем не перепутаешь.

– Хотите? Уступлю недорого, – с надеждой в голосе предложила цветочница, заметив, что Ферра смотрит на толстенькие стебли с фиолетовыми и нежно-лиловыми бутонами. – Собирались разбудить их к концу поста. Чтобы на Пасху брали! А они вон как, на месяц раньше проснулись, ишь, торопыги.

– Давайте, – согласилась Ферра и выбрала несколько горшочков.

В них дружными семейками росли из двух-трёх луковок почти распустившиеся гиацинты – белые, розовато-сиреневые, фиолетовые. Бабушка очень любила гиацинты, а Ферра, в целом тогда равнодушная к цветам, любила бабушку. Нельзя было не любить эту энергичную худощавую женщину, которая с одинаковым удовольствием и рвением бралась что за уборку, что за возню в цветнике, что за любое другое дело. Бабуля была из того поколения, когда основным призванием женщины было выйти замуж, сидеть с детьми и смотреть за домом. Потеряв двоих сыновей во время смуты и ещё одного на войне, бабушка потеряла интерес к единственной дочери. И любовь в ней вспыхнула только с рождением маленькой Ники.

Ради неё купили новый дом. Ради неё разбили сад и везде сажали цветы. Эрманика должна была вырасти маленькой принцессой, пойти учиться в какой-нибудь хороший университет, стать врачом или адвокатом.

А гиацинты… Бабушка держала в прохладном подполе луковки, которые «будила» за какое-то время до Пасхи. Для маленькой Эрманики всегда оставалось загадкой, как предугадать точное время, чтобы стрелки начали распускать первые цветочки именно в Страстную пятницу, а к Воскресению благоухать вовсю! Когда Пасха была поздняя, это казалось невозможным, гиацинты, вот как сейчас, рвались из темноты на волю уже в конце февраля! Но у бабушки получалось. Каждый раз день в день. И она говорила: это символ возрождения из небытия. Это первый знак того, что чудо произойдёт.

И каждый год чудо происходило.

***

Когда пришли Космо и Леона, Ферра уже всерьёз жалела о том, что не может удавить Альтео ди Маджио собственными руками.

– Я в жизни ещё не видела такого болтливого покойника, – пожаловалась она медиуму, – а я их, поверьте, с моей работой повидала немало.

– А что не так? – спросил Космо, оглядывая плоды старания Ферры.

В просторной «общей» комнате она поставила посередине старый стол из кладовки, застелила его белой скатертью с красной кромкой. На столе улёгся Альтео, сложив руки за голову. На нём был костюм. Раньше ди Маджио никогда не менял одежду! Всегда появлялся в серых брюках в тонкую синюю полоску, подтяжках и белой рубашке с расстёгнутым воротом. Ферра привыкла к такому Альтео ещё в детстве… в её семь или восемь лет, когда смешливый темноволосый мальчик на несколько лет старше вдруг появился рядом и сказал «привет». Помимо этой одежды, уже на взрослом Альтео всегда была шляпа. А сейчас на нём вдруг появился такой красивый чёрный костюм с белым парчовым жилетом и таким же галстуком, и белая роза в петличке. Аккуратно приглаженные тёмные волосы казались париком.

– Всё ему не так, – вздохнула Ферра. – То он утверждает, что должен лежать в настоящем гробу, то ему не нравится, как я