Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

позвонил ему в офис и оставил приправленное угрозами голосовое сообщение[1414], в котором указывал, что компания «оказывает существенную поддержку демократической партии», и сетовал – мол, «очень жаль, что такая неприятность случилась с одним из ваших основных благотворителей». Хогену хватило дерзкой самоуверенности, чтобы угрожать генеральному прокурору штата в голосовом сообщении! Надвигаются выборы, напомнил он Блюменталю, а потом зловеще добавил: «Могу заверить вас, что это не улучшило ситуацию».

В 2002 году Юделл объявил[1415], что Purdue уже потратила 45 миллионов долларов на то, чтобы отбиться от поданных против нее исков. Руководство компании дало ему знать, что у него «нет определенного бюджета» на эту деятельность; ему выдали карт-бланш – тратить на победы в судах столько, сколько потребуется. Вся его команда работала круглосуточно, по ночам и выходным. Стратегия Юделла была проста: выигрывать любой ценой. «Я читаю всю эту чушь, всю эту ересь про «преднамеренно то» и «безответственно се», – фыркал он. – Мы не заплатили ни гроша ни по одному из этих исков и не имеем никакого намерения делать это впредь».

Многочисленные иски были поданы[1416] и отозваны, столкнувшись с несгибаемой тактикой Юделла. Но оставалось опасение, что это противостояние может пойти по образцу «табачного дела», в котором штаты и округа объединили силы с частными судебными адвокатами, чтобы подать иски против табачной индустрии. Саклеры всегда гордились тем, что платили за юридические услуги самого высокого класса, и Юделл создал огромный юридический отдел, где в стэмфордском офисе числились восемнадцать штатных поверенных. Он также нанял несколько сторонних юридических фирм, в числе которых были ветераны «табачного дела», и каждый раз, когда в новой юрисдикции возникало очередное дело, обращался за экспертными советами к местным юристам, нанимая лучших адвокатов. Вскоре Юделл уже тратил на судебные тяжбы по 3 миллиона долларов в месяц. Но оно того стоило.

Юристы, как и врачи, любят говорить себе, что дают клятву и придерживаются кодекса, что они – члены профессионального племени, не испорченного неподобающими влияниями. Сам Юделл любил выступать с небольшими проповедями о важности честности. Но он также признавал, что, если быть реалистом, практика юриспруденции может находиться под сильным давлением со стороны политиков[1417], и, если у клиента есть финансы, чтобы купить такого рода влияние, этого может оказаться достаточно, чтобы качнуть весы в его пользу. В Вашингтоне Юделл нанял Эрика Холдера, в прошлом заместителя генерального прокурора, который был партнером в юридической фирме «Ковингтон и Берлинг». В Нью-Йорке он нанял бывшего прокурора США Мэри Джо Уайт. Если вы апеллируете к действующим прокурорам, может быть очень полезно послать к ним человека, которого они уважают, человека, который работал на похожем посту, человека, которого они знают, может быть, даже восхищаются им. Как выразился в то время Робин Хоген, «нам часто приходится быть политическими макиавеллистами[1418], чтобы обеспечить себе победу».

Вскоре после того, как Рудольф Джулиани покинул пост мэра Нью-Йорка, он пришел в бизнес как консультант, и одним из его первых клиентов была Purdue. Уходя в частный сектор, он стремился заработать денег – быстро и много. В 2001 году стоимость всего его имущества составляла 1 миллион долларов; пять лет спустя он задекларировал 17 миллионов долларов дохода и около 50 миллионов в активах[1419]. Для Purdue, которая прилагала все усилия, чтобы трактовать злоупотребление ОксиКонтином как проблему правоохранителей, а не повод сделать виноватым сам препарат или способ его маркетинга, бывший прокурорский работник, который возглавлял Нью-Йорк после нападений 11 сентября, стал бы идеальным «решалой». На взгляд Майкла Фридмана, Джулиани имел «уникальную квалификацию»[1420], чтобы помочь компании.

«Правительственным чиновникам спокойнее[1421] будет знать, что Джулиани консультирует Purdue», – указывал Юделл. Джулиани, утверждал он, «не стал бы браться за поручения[1422] от компании, которая, как ему кажется, недостойно себя ведет».

Иногда Purdue пользовалась своими ресурсами не только для того, чтобы брать на довольствие бывших прокурорских работников с хорошими связями, но и заручалась поддержкой тех самых действующих прокуроров[1423], которые расследовали ее деятельность. В начале 2001 года прокурор восточной части Кентукки Джо Фамуларо характеризовал ОксиКонтин как «кару саранчи», набросившуюся на его штат. Позже в том же году он начал работать как бесплатный «консультант» для Purdue, хотя компания оплачивала его расходы, связанные с выступлениями на конференциях. По зрелом размышлении, объявил тогда Фамуларо, он более не склонен считать ОксиКонтин «карой саранчи»; напротив, он полагает, что это «отличный продукт». В том же году Джей Макклоски, прокурор Мэна, который первым из федеральных чиновников забил тревогу по поводу ОксиКонтина, отступился от своей позиции. Он начал работать платным консультантом Purdue. В некоторых аспектах это был тот же шаблон, который в свое время разыгрывался с Кертисом Райтом, бывшим контролером FDA: те самые правительственные чиновники, чьей задачей было регулировать деятельность компании и привлекать ее к ответу, соблазнились новой работой в самой Purdue. Макклоски впоследствии говорил, что, когда он пришел к «пониманию корпоративной культуры компании»[1424], на него произвели «глубокое впечатление несомненная заинтересованность в общественном благополучии», которую «излучали» руководители Purdue.

Саклеры гордились своей способностью взращивать политические связи. «Мы можем в течение 72 часов добиться, чтобы практически любой сенатор[1425] или конгрессмен, с которым мы хотим поговорить, ответил на телефонный звонок», – похвалялся в 2001 году Ричард. Но одним из убедительных аргументов, которые Purdue выработала для себя, было представление, что она – не какое-то там исключительное корпоративное чудище, движимое эгоистичным стремлением продолжить грести миллиарды на торговле опасным наркотиком. Наоборот, компания мотивируется исключительно искренним – и на самом деле альтруистичным – обязательством помогать пациентам, страдающим от хронической боли. Еще два десятилетия назад, когда Ричард участвовал в конференции по обезболиванию в Торонто, компания внушала людям впечатление, что борьба с болью – это целое общественное движение. И действительно, в Америке жили сотни тысяч, а возможно, и миллионы пациентов, которые действительно получали облегчение от ОксиКонтина и других опиоидов и теперь опасались, что могут потерять доступ к этому облегчению, если к опиоидным обезболивающим будут применены любые меры контроля. Юделл, Фридман и Голденхайм на каждом шагу твердили, что «голос» пациентов, страдающих от боли, должен быть на переднем плане всех дискуссий, и нельзя позволить кучке безответственных наркоманов его перекричать.

Но если сообщество страдающих от боли пациентов, казалось, выражало естественную медицинскую озабоченность значительной части населения страны, при этом не приходилось сомневаться в том, что Purdue была готова завербовать эту демографическую группу самым циничным образом. В 2001 году Кэтлин Фоули, врач, которая сотрудничала с Расселлом Портеноем, «королем боли», и выступала в