Российский колокол №7-8 2021 - Коллектив авторов

как раритет продать предлагал. Но мама не согласилась: мне как память от отца передать хочет.

– Пусть пользуется наследством! – отмахнулась она от друга. – Пока на новую не заработает – на этой учиться ездить будет! Саша-то её в полном порядке держал!

Я радовался. Ни у кого из моих друзей не то что новой, а вообще никакой тачки нет, а у меня своя, хоть и старенькая, но без царапин, серебристая, с кожаным салоном…

Я замечал, что дядя Вова злится, но сказать-то ничего не может. Кто он – друг мамин, не более… А она всегда говорила, что на первом месте у неё сын, а всё остальное потом!

Вот теперь нет машины…

– Деревенька наша совсем опустела, – продолжала тем временем бабушка. – Почитай, только мы тут и обитаем, да ещё с десяток избушек… Ну, а ты расскажи, расскажи, как там у вас, городских, дела?

Я удобнее устроился на подушке и начал рассказывать. Проговорили мы долго, солнце перевалило далеко за полдень. Во дворе послышались голоса соседей. Началась суета. На стол постелили вышитую ещё моей мамой скатерть, загремела посуда, закипел самовар.

– Вот, дорогуша, – Игнат Нестерович шагнул к своей «несравненной и единственной Ладушке», протянув несколько голубых колокольчиков на длинных тонких стебельках. – Прими от меня этот скромный букетик!

– Как это мило с твоей стороны, Игнат! – бабушка расцвела, заулыбалась. Скромно, впрочем, как делала это тысячи раз, уткнулась носом в ароматное облачко.

– Время остановилось! – ухмыльнулся я. – Ничего здесь не меняется годами.

Вот и стол уже ломится от угощений: конфеты «Петушок», «Золушка» и «Белочка» в разноцветных блестящих фантиках, печенье на любой вкус, вафли, пирожные… Вот яички, блинчики… А вот и обещанная бутылочка «Наполеона» пяти звёзд! Но Антон Мефодьевич отодвигает её в сторону и достаёт из-за пазухи запотевшую литровую бутыль с мутноватой жидкостью, которую торжественно ставит в центр стола:

– Вот она, голубушка! Прямо из погреба! Холодненькая!

– Как же она так сохранилась – лето же? – недоумевал я.

– Да как раньше ещё мой батя делал, – довольный произведённым впечатлением, важно ответил сосед. – С зимы лёд заготовил, а потом ямку в подполе вырыл и бутылочку-то и засыпал! Вот и сохранилась! Это вы, молодёжь, жизни не знаете. Только и норовите всяких там холодильников да электропечей накупить – ни вкуса у той еды, ни запаха. Солома у Машки и то аппетитней выглядит!

– Зато быстро! – не согласился я. – А еда везде одинакова!.. Хотя блины бабушкины до сих пор помню!

– То-то и оно!.. А сейчас повод есть распечатать литровочку!

По этому случаю бабушка достала хрустальные стопочки с рисунком берёзовой веточки по бокам, графин с клюквенным морсом… Степанида Игоревна поставила миску с зелёным салатом, и все расселись по местам.

Разлили по стопочке. Выпили за мои успехи, за родителей, помянули отца… Я, хмельной с непривычки, с огромным наслаждением уплетал конфеты детства – вот же делали вкуснотищу! Печенье простенькое, но такое ароматное, рассыпчатое…

Бабушка всё гладила меня по голове, по спине, по рукам и всё спрашивала, как я себя чувствую. Как голова, не болит ли после аварии? Не мутит ли? А я всё отнекивался – после стограммовочки, шестидесятиградусной, только улыбаться сил и хватает. Настроение прекрасное, страхи и болезни позади.

Насытившись, вся компания переместилась на скамейку перед крыльцом. Говорили о многом и ни о чём конкретно. Вспоминали былое, дразнили «молодых». Игнат Нестерович и Инесса Степановна шутливо отмахивались от докучников, но явно были довольны особым к себе вниманием. Вскоре бабушка отправилась в дом «подогреть» самовар. Разговоры стихли, а я отчаянно заскучал. Мне было уже не десять лет, когда разговоры взрослых воспринимаются иначе, нежели теперь. В них не было уже той таинственности, когда родители желают скрыть истину и недоговаривают что-то очень важное, чего ребёнок не в силах понять из-за малого возраста.

«Зря я, наверное, сюда приехал, – стал размышлять я. – Сейчас бы тусил с пацанами в клубе и тискал девчонок, пряча бычки от директора техникума да от матери. А здесь нет даже телевизора. Хоть и смотреть нечего, но всё же какое-никакое развлечение».

В калитку постучали, и бабушка, водрузив самовар на колченогий столик под старой рябиной, подтолкнула меня в спину:

– Любашка твоя, небось! Ждёт не дождётся встречи! Ну беги-беги! Погуляйте на свежем-то воздухе!

– Да у вас тут на каждом квадратном сантиметре – свежий воздух! – обрадовался я гостье. – Привет, Люба!

Когда я распахнул деревянную кривую дверцу, наши глаза встретились. Я помнил гадкого утёнка с вечно поцарапанными коленками, а сейчас не узнал свою первую подружку. Теперь передо мной стояла красавица. Но не та расфуфыренная деловая городская штучка и не та размалеванная девица, что выходит на улицу только ночью… Это была природная, чистая и невинная красота деревенской девушки – длинная коса до пояса, небесно-голубые глаза, веснушки на курносом носу. Упругая грудь скрывалась под пёстрым платком, накинутым на плечи цветастого платья, длинные ноги, округлые формы, никогда не знавшие подтяжек, липоксации и корректирующего белья…

– Здравствуй, Слава! – девушка опустила глаза, и тень от её длинных пушистых ресниц упала на щёки. – Я всё стеснялась зайти к вам, но вот… не выдержала, пришла.

– Ну и молодец! – восторженно произнёс я. – Заходи!

– Может, мы прогуляемся до реки? – как-то робко произнесла она. – Честно говоря, мне уже наскучили эти чаепития. Да и о чём можно говорить со стариками? У них хоть есть что вспомнить из молодости. А я родилась, когда они уже…

– Да я не против! – перебил я девушку. – К реке так к реке.

Мы спустились по крутому склону, почти полностью заросшему бурьяном в низину, и в кроссовках мокро зачавкало.

– Надо же, тропинка совсем стала непроходимой, а река заболотилась! Неужели больше никто по утрам не ходит рыбу ловить?

– А кому ходить-то? – Люба повернулась ко мне лицом. – Молодёжи здесь нет, да и рыба вся ушла на большую воду. Осталось только болото да мелкий ручеёк посередине!

– Тогда, может, рванём на кладбище? – предложил я, поворачивая в сторону погоста. – Хочу навестить родственников – деда Прокофия, дядю Никифора. Посмотреть, что там да как.

– Боюсь, увиденное тебя расстроит! – Люба схватила меня за руку, пытаясь остановить. – Там, там…

– Да не волнуйся, я всё понимаю! Некому ухаживать за почившими! Бабуля и та уже на ладан дышит, хоть и хорохорится, невестой себя считает! – я засмеялся, вспомнив букет колокольчиков, преподнесённый ей Игнатом с такой церемонностью, словно дело происходило лет этак двести назад. – Может, и впрямь поправить что надо, пока я здесь, – оградку обновить, крест новый срубить!

Любаша как-то странно посмотрела на меня, но ничего