Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов

– фатально снизили мою мотивацию в выполнении школьных заданий. Когда я пошел в первый класс, как тогда полагалось – в семь лет, я не только умел читать и писать, но и успел прочесть немало книг, с которыми обычно дети знакомятся в средних или старших классах. Было поистине мучительно сидеть на уроках, где ученики с трудом вычитывали простые предложения по слогам, коверкая слова и фразы. Скука и отсутствие интереса к урокам подталкивали меня искать какие-то иные развлечения.

Нередко я притаскивал в школу разные запрещенные предметы, такие как рогатки, бумажные самодельные самолеты, кораблики, поджиги, разнообразные игрушечные пистолеты. Чаще всего я развлекался чтением под крышкой парты книг, которые регулярно брал в библиотеке. Учителю, конечно, не нравилась моя посторонняя деятельность, и он пытался подловить меня, внезапно заставляя продолжать чтение с того места, где только что читал, запинаясь и потея, какой-нибудь ученик-бедолага. Я с готовностью вскакивал и без труда быстро прочитывал целые абзацы. Иногда мне подсказывала сидевшая рядом со мной юморная девчонка Лерка с усыпанным веснушками лицом. Эта неугомонная соседка по парте не стеснялась подставить меня, нарочито давая неправильные подсказки о том, где закончили только что читать. Она при этом тихо веселилась, прикрыв ладошкой рот, получая видимое удовольствие от таких шуточек. Я мстил ей тем, что на переменах подсыпал возле ее части парты кристаллы йодистого натрия, наступая на которые она пугалась и взвизгивала от резких щелчков. Но чаще мы все-таки помогали друг другу и забавлялись разными проделками на занятиях.

Политика незаметно, но неизбежно проникала в мою жизнь – через объявления по радио, через разговоры взрослых, книги и газеты, а впоследствии через школьную политинформацию, собрания, упоминания в учебниках, через сочинения, диктанты и изложения… Внутренний голос не помогал мне разобраться в этом, резонно считая, что политика – дело голосов скорее заокеанских, а не внутренних. Нечто странное я слышал и запоминал из радиопередач, из пересудов взрослых. Почему-то запомнилась частушка, исполненная подвыпившей теткой, которая шла по улице, покачиваясь и размахивая сумкой: «Берия, Берия потерял доверие, а товарищ Маленков надавал ему пинков!»

Что мог бы значить для нас, для меня лично мир политики, я не понимал, но все же где-то внутри возникали причудливые образы. Если бы тогда я имел возможность детально описать и зарисовать ассоциации, возникающие под действием политических новостей и лозунгов, это наверняка бы показалось кощунственным и ввергло бы в чудовищное изумление даже тех, кто сочинял всю эту пропагандистскую абракадабру. А ведь нельзя исключить, что, слушая плоские политические штампы по радио и читая подобные агитки в газетах, творцы «шедевров» гордились собой и даже хвалились перед родственниками. Не исключено, что иногда в темноте подъездов и подворотен наскоро обученные мальчики «очаровывали» подружек напыщенными газетными перлами, а девушки в патриотических косынках мнили себя героинями своего времени. На довольно скептический внутренний голос это не производило заметного впечатления, и в моих снах и фантазиях это все если и отображалось, то весьма абстрактно.

То, что я рано проник в сокровищницу городской библиотеки, помогло мне прочесть немало литературной классики, которую обычно читают старшие дети и взрослые. Бытует мнение, что Достоевского, Бунина, Шекли и многих других классиков школьникам трудно читать и тем более понимать, но, возможно, я легко прочитал целую гору литературы, имевшейся в библиотеке, именно потому, что был еще ребенком и не знал, что это «скучно» и «трудно».

Уникальный сибирский город, в котором мне повезло родиться и расти, был невелик по населению, но имел громкое прошлое. Когда-то, в старые самодержавные времена, город являлся столицей гигантской губернии от Урала до Дальнего Востока. Наследием тех времен было множество храмов, несколько монастырей, духовная семинария, гимназии, школы, институт и единственный за Уралом каменный кремль, возведенный на высоком холме. Он виден издалека со всех дорог, ведущих в город, и особенно впечатляет, если смотреть с реки, когда плывешь на теплоходе или лодке. Может быть, именно духовное развитие привело к тому, что город породил и воспитал людей мирового значения. По каким-то особым каналам и историческим связям он был близок к Санкт-Петербургу. Один из таких связывающих путей пролегал через известную тюрьму под названием «Тюремный замок». В ней размышляли над жизнью и вечностью многие яркие личности, например петрашевцы, декабристы. Немалая часть истории города сформировалась под влиянием ссыльных людей, которые попадали сюда в периоды политических смут и переворотов, а иногда наказывались за нестандартность мышления и убеждений.

Символической и значимой частью нашего города, по моему убеждению, была деревянная широкая лестница с массивными перилами и крышей, ведущая к кремлю, на самом видном месте в городском пейзаже. Эта лестница была построена из дерева лиственницы, красивого на срезе и долговечного даже под действием снегов и дождей неугомонного сибирского климата. Она называлась Прямским, или Софийским, взвозом.

8. Язык подражаний

Мы сидим с моей собакой, шотландской колли, и пьем за компанию «чай на двоих». Она разговаривает со мной своими выразительными взглядами и движениями чутких ушей. Но, правда, она сидит на полу, а не в кресле, а в качестве «чая» я налил ей мясной бульон, и она вместо шумного потягивания восхитительно ловко лакает длинным языком, поглядывая на меня и приглашая рассказывать дальше. Похоже, ей очень интересно все, что я говорю. Мне же крайне важно рассказать ей многое из того, что никто другой просто не станет слушать…

В довольно ранней юности я понял, что можно легко подражать языку некоторых животных. Идею испытать на себе возможности «поговорить» на языке домашних любимцев породил внутренний советчик, высказывания которого вначале казались никчемным размышлением. Я поддался его внутренним увещеваниям незаметно, но, возможно, мне и самому этого хотелось, хотя бы потому, что жизнь домашних животных представлялась мне загадочной и наполненной многозначным смыслом.

Наша корова Зойка, каждый раз вваливаясь во двор после пастбища, протяжно и призывно мычала, сообщая хозяйке: «Я пришла». Моя мать обычно выходила на крыльцо и примирительно говорила:

– Ну вот, кормилица наша пришла, пора идти доить. Отец, готовь ей пойло.

ВГ где-то внутри меня откликался на эту встречу, тихо хихикая, подсыпал немного ехидства: «Бедняжка, она же не понимает, что ее хвалят…»

Вскоре мама, как на таинственную процедуру, уходила в стайку к нашей рогатой красавице и, выходя с полным подойником молока, всегда хвалила Зойку, одобрительно похлопывая по гладкой спине. Когда дома никого не было, я начал тренироваться мычать на коровьем языке. Лучше всего у меня получалось, когда я начинал произносить коровье «соло» на вдохе, а продолжал на выдохе.