У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г. - Альманах Российский колокол

Русские литсобратья негодовали (Эдуард Лимонов назвал Бродского «поэтом-бухгалтером»). Негодовали и власти. Бродскому отказали во въезде в Россию, и когда умерла мать, и когда ушёл отец. Мстительно и жестоко.

А о чём говорил Бродский в своей Нобелевской речи? «Я совершенно убеждён, что над человеком, читающим стихи, труднее восторжествовать, чем над тем, кто их не читает». И далее: «Я не призываю к замене государства библиотекой, – хотя мысль эта неоднократно меня посещала, – но я не сомневаюсь, что, выбирай мы наших правителей на основании читательского опыта, а не на основании их политических программ, на Земле было бы меньше горя».

В 28 лет Бродский поклялся себе, что увидит Венецию. В 1972 году, в 32 года, он реализовал свою мечту. В Венеции он жил и писал о ней стихи:

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,

как непарная обувь с ноги Творца,

ревностно топчут штили, пилястры, арки,

выраженье лица…

Венецианский аристократ, граф Джироламо Марчелло, отмечал: «Бродский был венецианцем, да, настоящим венецианцем. Его стихи – это как вода в городе: бесконечный прилив – отлив, то выше – то ниже».

Там Бродский чувствовал себя, как дома: ему нравилась влажность Венеции и её горделивая, водная стать, здесь он был персоной. Кто-то из друзей поэта пустил остроту про «Бродский треугольник»: Ленинград – Нью-Йорк – Венеция.

После получения Нобелевской премии стихи и прозу Бродского стали публиковать на родине – в «Новом мире», «Знамени», «Неве». Первая книга, вышедшая в Москве, – «Пересечённая местность», затем появились многие другие, и наконец – четырехтомное собрание «Сочинений». У меня хранится маленький сборничек «Назидание» (1990). Одно из сильнейших стихотворений – «На смерть Жукова».

А тем временем сердце Иосифа Бродского работало всё хуже и хуже – трудно дышал, быстро уставал, нужна была ещё одна операция. В ночь с 27 на 28 января 1996 года поэта нашли мёртвым на полу, у двери. Ему не хватило 4 месяцев до 36 лет.

По нью-йоркскому радио сообщили: «Сегодня в Бруклине во сне умер русский поэт, нобелевский лауреат Иосиф Бродский…»

Газета «Правда» выступила со злобной заметкой «На смерть поэта», где Бродскому противопоставили русских поэтов Пушкина и Есенина. «А Бродского в лучшем случае можно назвать “русскоязычным”, да и то с натяжкой, поскольку в последние годы он всё больше на английском писал. И похоронят его не в С.-Петербурге, а в Венеции. Так какой же он “русский”? А может, не мучиться и назвать Бродского “великим еврейским поэтом”?!»

Что ж, и это надо помнить…

Бродского похоронили на венецианском острове Сан-Микеле, там же, где похоронены Стравинский и Дягилев. На мраморном памятнике надпись: «Иосиф Бродский. 24.V.1940-28.1.1996. Joseph Brodsky».

Это эссе было опубликовано в мае 2005 года в русско-американо-израильском журнале «Алеф». Позволю себе кое-что добавить.

Иосиф Бродский считал себя евреем, русским поэтом и американским гражданином. И чем дальше его жизнь отдаляется от нас, тем больше о нём пишут. В 2015-м в серии ЖЗЛ вышла о Бродском книга Владимира Бондаренко. Вот отрывок из неё:

«В 80-е годы при всех своих внешних успехах, даже Нобелевской премии, при американской премии Гениев, при получении звания поэта-лауреата США, при непрерывном присуждении почётных званий докторов тех или иных университетов, в своей личной жизни он был несчастен и одинок. Его не удовлетворяли окружавшие женщины, хоровод женщин, его вечно любимая Марина Басманова по-прежнему была далеко, а всё остальное, думаю, он всерьёз не принимал.

Думаю, он готов был сменить и нобелевскую славу, и ворох наград на простое семейное счастье. Сколько же можно сидеть в президиумах, скитаться по городам, странам и знать, что дома никто не ждёт?

Я одинок. Я сильно одинок.

Как смоква на холмах Генисарета.

В ночи не украшает табурета

ни юбка, ни подвязка, ни чулок.

Конечно, меня будут опровергать его многочисленные подружки и поклонницы, уверяя, что их Иосиф никогда не знал одиночества. Я не хочу ни в чём упрекать милых дам, они делали всё, что могли. Можно даже проследить за той или иной хроникой его поездок.

Внешне всё было хорошо. Он гонял на машинах («И какой русский / в особенности, еврей / не любит быстрой езды?»), любил вкусно и обильно поесть, особенно обожал восточную кухню, китайские ресторанчики. Ценил русскую водочку, особенно хреновую и кориандровую…»

Таков взгляд Владимира Бондаренко, который отмечал и то, что русскость Бродского оказалась не нужной ни русским патриотам, ни критикам либерального направления. Лично я в этот спор не вступаю…

На родине Бродский не бросал вызов власти, не проходил по списку диссидентов, но, тем не менее, власть чувствовала в нём чужака, скрытую «контру» и делала всё, чтобы вытолкнуть его за пределы страны.

И когда бы меня схватили и в итоге за шпионаж,

подрывную деятельность, бродяжничество, менаж-

а-труа, и толпа бы, беснуясь вокруг, кричала,

тыча в меня натруженным указательным: «Не наш!» -

я бы в тайне был счастлив, -

писал Бродский в стихотворении «Развивая Платона». В конце концов его вытурили, и сохранилась фотография: аэропорт, где поэт неприкаянно сидит на чемодане. 4 июня 1972 года Бродский по израильской визе вылетел из Советского Союза и больше никогда не возвращался на родину, только в стихах хотел возвратиться на Васильевский остров.

«Туристом? – спрашивал Бродский. – На место преступления возвращаются, но не туда, где тебя унизили».

Вспоминал о родине? Исключительно иронически в «Письмах римскому другу»:

Посылаю тебе, Постум, эти книги.

Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?

Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?

Всё интриги, вероятно, да обжорство…

…Если выпало в Империи родиться,

лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далёко, и от вьюги.

Лебезить не нужно, трусить, торопиться.

Говоришь, что все наместники – ворюги?

Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Добавления к прекрасному Иосифу

О Бродском издано много книг, и соревноваться с ними бессмысленно. Есть даже и такая: «Бродский среди нас», где воспоминаниями о нём делятся его друзья, знакомые и те, кто столкнулся с ним случайно. Выделим: Бродский – и женщины. Тема, конечно, клубничная. Но в данной книге так много серьёзного и даже рыдательного, что надо немного и расслабиться.

Итак, женщины. Они для Бродского были развлечением и спортом,