Традиции & авангард. Выпуск № 1 - Коллектив авторов

«Днепр», «Зинзивер», «Literratura», «Нева» и других изданиях. Автор нескольких книг, в том числе «Ветреный Ангел», «Офис-Дзен», «Долгая нота», «Саша слышит самолёты». Составитель коллективного сборника «Москва и Петербург – как мы их не знаем». Произведения переведены на сербский и датский языки. Живет в Санкт-Петербурге.

Варька

Все уши она мне этим Славиком прожужжала. Славик такой. Славик сякой. У Славика гениальные стихи, у Славика тонкие пальцы. Славик роман пишет. Славик машину купил. У меня уже сыпь по телу от каждого упоминания этого персонажа мечтаний.

– Да выйди наконец за него замуж и успокойся, – говорю.

– Не могу, – отвечает, – он меня не хочет.

– Голубой, что ли?

Варька смотрит на меня как на идиота.

– Ты думаешь, что я общаюсь с педерастами?

Он ещё меньше голубой, чем ты.

– Куда уж меньше? – хмыкаю я, стягиваю с неё одеяло, закутываюсь в него и шлёпаю на кухню. – Тебе ещё вермута принести?

Она не отвечает. Скрипит дверцей шкафа, видимо, надевает халат, щёлкает кнопкой компьютера. Сухая трель деревянных колец на карнизе, хлопок балконной двери. По полу неприятно тянет сквозняком, и я забираюсь с ногами в изодранное котом красное кресло.

– Ну вот. Это Слава. Это Игорь. Общайтесь. А я, мне тут по делам надо. Через пару часов забегу. Пока-пока!

Она подхватывает свою сумку с кистями, чмокает Славика в щеку и скользит мимо стойки к выходу. Поднявшись по ступенькам, оглядывается, машет нам рукой, показывает большой палец. Мол, всё путём! Всё отлично! Всё так, как она и задумала.

– Знаешь, что она мне говорит? Что я живу короткими рассказами.

– Это как?

– Я тоже спросил. Дескать, каждая наша встреча законченна. Ну, как бы в рамках композиции. Ничего уже не добавишь. Хочешь продолжения, а продолжение уже в другом, с другими персонажами, в другое время, да и тема несколько иная.

– Это у неё в голове всё.

– Конечно, в голове! Мы в Комарово с ней катались. Пять дней там прожили. Бродили по улочкам, на заливе сидели, в бильярд играли. Друзья её к выходным подкатили. Шашлыки, вино, караоке в кафешке возле станции. Стихи ей читал свои. Старые стихи, но хорошие. Утром проснулась, молча собралась и уехала в город. Через неделю как ни в чём не бывало звонит. Ну и при чём тут короткие рассказы? Я её выгнал? Сама сбежала.

Славик разливает оставшуюся водку и машет рукой официантке. Я замечаю на рукаве его свитера аккуратную штопку.

– Ты ещё с кем-то кроме неё спишь? – Славик смотрит на меня своими сочащимися жалостью глазами.

– Это важно?

Тут я чувствую, что у меня катастрофически глупое выражение лица. Просто стягивает кожу. Не лицо, а маска из латекса. Словно все мышцы выстроились в штатную позицию. Не то агрессия, не то подавленность. Инфант сраный.

– Слушай, извини. – Он поднимает стопку и камушком стукнул о край моей. – Это не ревность. Я только понять никак не могу, зачем она это всё делает. Помнишь, как она в сентябре в Венецию улетела? Ты же её провожал?

– Ага, – я отпиваю половину.

– А я встречал. И потом она неделю жила у меня, гуляла с собакой, писала что-то по вечерам. Мне не показывала. Про какого-то монаха всё вспоминала, который там её исповедовал. Вся аж светилась. И так про него говорила, словно не исповедовал он её, а трахал. Вот тут я ревновал. Дико ревновал. К тебе – нет. Я уже привык, что ты есть. «Игорёк гений», «Игорёк талантище», «Игорёк красавец, брутальный, сексуальный», – это всё обычно. Я мимо ушей пропускаю. Прости, если обидел…

– Брось ты, всё нормально, – я пододвигаю к нему пепельницу, – я к тебе так же привык. Мы с тобой для неё, похоже, вообще один человек, а не два разных.

– Ну да! Что-то подобное. В конце концов, мы нормальные здравые люди. Мы всегда разберёмся между собой. А тут этот монах. Или Катарина эта её. Она мне иногда фотографии показывает, так мне даже как-то неловко становится. Того гляди, переверну страницу, а там они в одной постели. И переворачиваю, и действительно, в одной постели. В объектив таращатся, смеются. И видно, что счастливы. И смотрит она на неё так, как на меня никогда не смотрит. И бля буду, но на тебя тоже.

Славик безымянным пальцем рисует дорожки на запотевшем графине. Пальцы у него действительно тонкие, нервные. Такие пальцы снимают в клипах. Такие пальцы расстёгивают пуговицы на ажурных блузках в рекламе французского мыла. А я слушаю его, пью водку, накалываю зубочисткой кусочки «Камамбера» и злюсь. Злюсь на себя, что не люблю Варьку. Злюсь на Варьку, что она не позволяет себя любить, а позволяет только привыкнуть. И гадко мне на душе затухшей луковицей. И обидно.

Дура же она дурацкая. Читаешь её книги, в них даже не страсть, а влага на простынях, электричество в волосах, икота тишины в телефоне. А на самом деле ложь даже в звяканье ложки, которой она размешивает сахар в стакане. Ложь в дыме её сигареты, в запахе её комнаты, в синкопах водопроводных труб на её кухне. И ведь уезжал, не подходил к телефону, не отвечал на почту, не замечал её синих букв, напивался с другими женщинами, чтобы проснуться ещё пьяным. И всё равно возвращался, нёс пакет с котлетами и хлебом из магазина, мычал в домофон, поднимался на её второй этаж. И опять не любила и не любил, не позволял и не позволяла. Истерика в постели. Шуруп вместо ручки у серванта, о который порвал уже две рубашки. Как поля книжки. Только заметки, только Nota Bene, а текст где-то в другом месте, где есть и смысл и повод.

Нашла себе по Интернету какого-то мудилу в Крыму. Купила билет на поезд. Три дня её всю трясло. Зубами мне в плечо вцепится, стонет. Потом курит, смеётся, напевает что-то. В постель прыгает, из постели взлетает. А я как дурак, как суперобложка. Сняла, чтобы книжку не испортить, сунула на полку, а с книжкой и на кухню, и в уборную, и в метро, и в институт. Звоню ей накануне отъезда. Кричит: мол, приезжай скорее. А приехал – она дверь не открыла. Сделала вид, что нет её дома. Но я, когда подходил, видел, что свет горел. Потом, конечно, вырубила. А может, то Славик приезжал. Тоже бедолага. Два идиота.

Напился как-то незаметно. Нехорошо напился, слезливо. Не к цыганам сейчас, а в церковь. И чтобы не пустили, чтобы вышел диакон да «сунул в харю». Иду в уборную, выворачиваюсь со стоном. Смотрю на