Российский колокол №1-2 2020 - Коллектив авторов

обитающих в родовой усадьбе. Пиеса эта, актуальная для Норвегии и, возможно, стран германского влияния последней трети XIX века, для мировой литературы всё же не несёт первостепенного значения, в театре ставится редко, европейцам без филологического образования, а возможно, и с таковым, неизвестна, что и даёт автору шанс похвалиться своей осведомлённостью. На первый взгляд, эпиграфы выходят скучными – такова уж пьеса, вырванные из неё короткие фразы сами не играют: «Но что же вы думаете предпринять в городе?» – и сыщики отправляются «в поле», на городские улицы; «…И его за это избили.» – и, кто бы мог подумать, Страйк получил ногой в живот, и его слегка придушили.

Первые три главы занимает описание свадьбы Робин и сопутствующих ей запутанных переживаний – в «Росмерсхольме» также сплошные семейные страсти. Если не считать этого, оправданием выбора Ибсена в какой-то мере может послужить последовательный расчёт писательницы на темы, интересующие обывателя. Например, дебют Роберта Гэлбрейта «Зов кукушки», эпиграфы в котором были подобраны из тяжело декорированных, колдовских творений прочно забытой поэтессы Кристины Джорджины Россетти, сестры предводителя художников-прерафаэлитов, повествовал о модельном бизнесе. Действие книги «Смертельная белизна» происходит в 2012 году в Лондоне, забывшем обо всём, кроме вот-вот откроющейся Олимпиады – «В столице витал дух волнения и нервозности, рождённый, несомненно, извечной британской фобией национального позора». По-видимому, писательница всё же не рискует ввязываться в текущую политику, поэтому события романа отодвинуты почти на восемь лет в прошлое. Но перед нами роман о политиках и скелетах в их шкафах, и вряд ли для литературных иллюстраций можно было бы избрать менее безобидный источник, чем побочный мотив Ибсенова «Росмерсхольма» – политическую сатиру на норвежских правых и левых позапрошлого века. Ну и, конечно, белые лошади без всадника, что в фольклоре многих народов выступают предвестниками смерти, в «Росмерсхольме» тоже мелькают.

Робин Эллакотт пробирается на работу под прикрытием в Вестминстерский дворец, изнутри, по описаниям автора, довольно обветшалый. И в Министерство спорта; в Великобритании с этим исторический бардак: за каждое направление деятельности министерства – департамента правительства – отвечает не заместитель министра, а чиновник, также в ранге министра. Таким образом, в Министерстве культуры, СМИ, спорта и – с 2017 года – цифровых коммуникаций служат министры культуры и спорта. Помощница Страйка – мастерица перевоплощений, она становится своей не только в правительственных сферах. Чтобы пробраться в логово неформалов, превращается в деревенщину-бунтарку и хулиганку с йоркширским акцентом, да так убедительно, что с ней начинают флиртовать подростки.

Но дело не в Ибсене, а в Катулле. Он прорвался на страницы Роулинг ещё в «Шелкопряде», кровавом романе о писателях и издателях; в русском издании – прелестное переложение Сергея Васильевича Шервинского, русского и советского поэта и переводчика: «Ловко ко мне ты подполз и нутро мне пламенем выжег. / Как у несчастного смог всё ты похитить добро? / Всё же похитил, увы, ты, всей моей жизни отрава, / Жестокосердный, увы, ты, всей нашей дружбы чума!». В «Смертельной белизне» министр спорта, которого шантажируют – другой клиент Страйка, говорит клерку: «Вы не великий поклонник Платона, мистер Малик? Вам, наверное, ближе Катулл. У него есть прекрасные строки о людях вашего склада. Стих шестнадцатый. Непременно ознакомьтесь, вам понравится». Елена Петрова, которая и раньше переводила детективы-триллеры Роулинг, создала большой справочный аппарат для «Шелкопряда», в «Смертельной белизне», оговорившись, что из-за обилия обсценной лексики стихи Катулла часто цензурировались, предлагает перевод Шервинского: «Вот ужо я вас спереди и сзади, / Мерзкий Фурий с Аврелием беспутным». Прямой связи Катулла и Ибсена, цитат, аллюзий, упоминаний в письме автору этих строк обнаружить не удалось, но она наверняка есть, Джоан Роулинг не так проста и обожает шифры и постмодернистские игры. Катулл звучит и дальше – как иллюстрация неразделённой любви Страйка: «Долгую трудно любовь покончить внезапным разрывом, / Трудно, поистине, – всё ж превозмоги и решись». А ключ к разгадке лежит в записке убитого министра спорта: Odi et amo, qare id facium, fortasse requires… На сей раз Елена Петрова даёт перевод Фета: «Хоть ненавижу, люблю. Зачем же? – пожалуй, ты спросишь. / И не пойму, но, в себе чувствуя это, крушусь».

Стиль Джоан Роулинг, в романах о Гарри Поттере до невозможности упрощённый и расцветший в детективах, и здесь никуда не делся: «Изворотливый червь. её пузатый приспешник, вероломный интриган, падкий на дармовщину». Или картинка манифестации, в которую затесался сыщик: «Нет расистам! – гаркнул кто-то из распорядителей, и толпа подхватила этот клич; шагающая рядом со Страйком женщина с ирокезом орала пронзительно, как павлин». Здесь проскальзывает отношение вполне обуржуазившейся писательницы к протестующим. Пренебрежение к героям сквозит и в диалогах неформалов, в доверие к которым вкралась Робин: «А где были вы, марксисты, когда мы бросили вызов идеалу гетеронормативной семьи?..». По роду деятельности нечасто возвращаешься к уже прочитанным книгам, если только к классике, и то за справкой: недосуг, всегда есть что читать из нового, да в большинстве случаев и не тянет. Но с романом «Шелкопряд» произошло обратное: захотелось перечитать, и, как бывает с образцами «серьёзной» литературы, открылись новые моменты литературного узнавания, остроумные детали. Возможно, такое произойдёт и со «Смертельной белизной» (где сработал эффект первого прочтения, поверхностного восприятия), к которой уже хочется вернуться. Но не только из-за стиля, конечно. Возможно, из-за проработанности характеров.

Страйк – очень необычный сыщик. По законам детектива он вне подозрений, однозначно положительный герой. После того как он потерял половину ноги в Афганистане, на службе в военной полиции, «никто не гнал его из армии… знакомые знакомых предлагали самые разные варианты, от управленческих должностей в охранных предприятиях до делового партнёрства, но в нём сидела неистребимая жажда расследовать, разгадывать, восстанавливать порядок в нравственной вселенной». Даже знакомые знакомых знали, что он надёжен и не нарушит закона, что живёт в какой-то своей, «нравственной», вселенной. Он не делает карьеры, не слишком озабочен обогащением – деньги тратит на сотрудников, даже протез у него старый и неудобный, порой доставляющий физические страдания. Возможно, это вариант свободы, к которой каждый из нас стремится, – когда делаешь то, к чему тебя тянет, повинуешься внутренним стремлениям: «– Билли, как я уже говорил в пабе, серьёзно болен. Да, у него могут быть пустые фантазии. Но у меня не получится. – Выбросить его из головы, пока в этой истории не поставлена точка, – подхватила Робин. – Всё нормально. Я же понимаю». У Страйка есть подруга, дама из высоких сфер, героиня колонок светской хроники, но в силу устройства своей личности он не может уделять ей столько внимания, сколько ей хотелось бы. И получает электронное сообщение: