Альманах «СовременникЪ» №6(26) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова) - Альманах Российский колокол

И тут же рядом моя невеличка Яуза темной лентой впадала в Москва-реку. Родная, знакомая мне «от истоков до итогов». И на той правой ее стороне знакомая Солянка, «опасная» Хитровка. И мне вдруг так захотелось малышку Яузу по воде ладонью похлопать. С лаской погладить, как ребенка по попке… А чуть дальше за Яузой, но тоже недалеко, я с радостью увидала зубчатые стены Кремля. Краснокирпичные, с его угловыми башнями, на шпилях которых так картинно горели звезды в ночи. Рубиновые, ярко-красные. Как на открытке.

И так нереально близко. Смотрю во все глаза, онемела завороженно. И так бы стояла еще и еще. Как во сне. Глядела бы восхищенно перед собой. Или даже, раскинув руки, слилась бы в объятиях с этой чудо-картиной.

– Ну вот и чайник готов, – входя, говорит Миша. У него за спиной где-то на кухне продолжает греметь радио. Известия ТАСС, что-то о «чистогане капитализма». – Сейчас мы свеженького заварим. Китайского, настоящего. Знаешь, пить нашу бурду после китайского я вообще не могу. Но они меня пока что снабжают, балуют… Ты какой больше любишь? Черный, зеленый, красный?

Я не знаю, какой я больше люблю, и потому не знаю, что отвечать. И говорю умышленно бодро и безразлично:

– Не знаю даже, не знаю. Мы дома с бабушкой краснодарский пьем. Со слоном. Нам ведь в Союзе писателей дают пайки к праздникам. Ты разве не получаешь? Там в заказе и колбаса, и кофе, и всегда чай со слоном. – Прищуриваюсь хитро. – Мы же родина слонов. (Миша саркастически усмехается.) А вообще-то, я сегодня хотела бы выспаться. Какой-нибудь успокоительный-то есть?

Я отрываюсь от окна, еще не совсем придя в себя от увиденного. Подхожу к столу. В сознании мелькает мысль: «Ну как тут вообще можно просто так жить? Бытовать, существовать, когда перед глазами постоянно такое? Когда за окном стоит и дышит сама история? Ее величие, ее величество? Эта щемящая красота?»

Слышу голос Вершинина:

– Ну, тогда тебе подойдет лучше зеленый, шанхайский. Еще добавим и щепотку желтого. Из Су-джоу. А жасмин… Жасмин – он ведь резкий, банальный. Он в Китае для бедных. Его лучше потом… – Миша с удовольствием колдует над коробками на столе, над большим заварным фарфоровым чайником с иероглифами. – У нас почему-то грамотно вообще не умеют пить чай.

Я машинально вставляю:

– Зато водку умеют грамотно пить.

Но Миша как бы не слышит, говорит:

– Просто подкрашивают заваркой крутой кипяток. И все. И думают, что это чай. А разве же это чай? Лучше пили бы, как до Петра, сушеную морковь, траву иван-чай. А вот я тебя сейчас настоящим побалую. Ты такого нигде не попьешь. – На меня лукаво взглянули его маленькие глаза. – И домой я тебе отсыплю. С жасмином, свежего. Родных побалуешь. Мне недавно как раз привезли.

Я перебиваю:

– Миш, ты ж мне книгу вроде бы обещал показать.

– А-а-а, книгу?.. Конечно, конечно… Да не спеши ты с книгой. – Взгляд Миши потух. – Чай спешки не любит. Это ведь истинный ритуал дружбы.

Я вставляю задиристо:

– Может, скажешь еще: и любви тоже?

Но он занят, он уже на меня не смотрит. Произносит серьезно:

– Заметь, это не я сказал… А книжку… Книжку сейчас принесу. Она у меня одна. Единственная. Весь тираж тогда в типографии ведь остался. – Положил полотенце на чайник. – Пусть пока настоится.

И не спеша отходит и долго копается в книжном шкафу, в ящиках. Потом наконец приносит и подает мне книгу. Простую, неброскую книгу. Вроде бы совершенно обыкновенную. На вид даже старую. Но я-то знаю, что это не так. Что главное не в ее возрасте. Со времени, когда отгремела Отечественная война, прошло не так уж и много лет. Тут дело в другом. В том, как она вообще появилась на свет. Как заслонила собой целый большой тираж, целый поток фашистских вражеских слов.

Осторожно держу ее в руках. Обложка светленькая такая, бежевая. Чувствую пальцами нежную ласковость замши. Тонкой телячьей кожи. В сознании мелькает: сколько невинных существ пошло на закланье? На смерть? Они даже кожу свою отдали на книгу «великого фюрера». Очень жалко стало этих румынских телят. Но что-то, видно, пошло там не так. Верней, все там у них, у Гитлера пошло не так. И вот через многие годы в Москве я держу в руках эту мягкую книгу. По ее нежной телячьей коже бегут буквы русского алфавита «М. Вершинин. Стихи». «Вот именно, – бьется мысль у меня в голове, – теперь это – Стихи, Стихи, Стихи, а не “Майн кампф” со звериным его фашистским оскалом. Не Main kampf». На титульном листе книги нет ни тиража, ни года издания, ни места рождения. Листаю дальше стареющие страницы. На каждой в столбик – стройные строфы стихов Миши Вершинина. И всё только нашим, только родным, привычным шрифтом. Но я этих строк не читаю. Дело не в их качестве или сути. Дело в том, что вот сейчас в самом сердце страны, у Кремля с ярко-красными, в ночи горящими звездами, я держу в ладонях эту необыкновенную книгу. Она словно в войну последний солдатик, поднявшийся на бруствер, кричит, призывая к победе. И я ощущаю, как у меня в груди что-то теплеет, теплеет. Как наполняет душу горячая волна радости, гордости за великую ту Победу. Вечную, негасимую нашу Победу. Я даже не знала, что это чувство давно выразил Лев Толстой: «Скрытая теплота патриотизма». (Видно, предполагал сказать точнее: «Потаённая теплота патриотизма».) И мне не надо сейчас никакого горячего, особо редкого чая. Я смотрю на неказистого Мишу, на его доброту, его старания и вдруг невольно, как-то по-детски начинаю смеяться. Да-да, победно смеяться. Радостно улыбаться всему. И заботливому хозяину, и этому чудо-дому, и панораме за окнами. Говорю: «Что, Миша?.. Привет от Мао Цзэдуна?» И он, наливая в стаканы чай, понимающе отвечает, тоже с улыбкой: «Сталин и Мао слушают нас!.. Слушают нас!»

Владимир Фомин

Родился в январе 1983 года в Москве, где живёт и в настоящее время. С отличием окончил медицинский университет по специальности «лечебное дело», остался верен профессии врача-хирурга. Доцент кафедры хирургии, кандидат медицинских наук.

Несмотря на востребованность в профессии, публикации в профильных журналах, всё острее и острее ощущалась необходимость изложения своих мыслей, переживаний, чувств на бумаге, что и побудило заняться стихосложением. Основными направлениями поэтического творчества следует считать любовную, пейзажную, а также философскую лирику, на которую вдохновляют жизнь, любимые люди, семья, родные и обожаемый сын.

Работы