Альманах «Российский колокол» №3/2 2019 - Альманах Российский колокол

– За это и выпьем! – Эльмара подняла бокал, пригубила. – Et par amour… Нет, я была для него необыкновенной. Буквально не помню, но однажды он сказал мне примерно так: «Я уже давно послал бы тебя, если бы ты была обыкновенной. Но чем больше погружаюсь в тебя сердцем, тем необыкновеннее ты мне кажешься, и тем самым я погружаюсь в тебя еще глубже и неотвратимее. Нехорошее ощущение – как будто я провалился под лед и не нахожу дыры для спасения. Мне мало одной ночи. Мне нужен хотя бы обманный шанс быть с тобою до последнего дня. Обмани обещанием».

Даша напряглась, как бы желая помочь Эльмаре подарить обман Ястребу. Эльмара приметила это, улыбнулась углом рта:

– Я сказала, что у него нет шансов…

– Удар в солнечное сплетение, – отметила Ева.

– Да, – согласилась Эльмара. – У меня был друг, с которым я познакомилась, между прочим, в том же двенадцатом году. Бизнесмен средней руки. Мне было удобно с ним, как с мужчиной, и ему – со мной. Мы встречались, когда хотела я или когда хотел этого он. О моем друге я сказала Ястребу с целью, чтобы не наезжал на меня со своими безумными желаниями. Он же отвечал, что у него с моим другом равные права, если иметь в виду двенадцатый год, но что только он, Ястреб, достоин меня, потому что влюблен, и это с ним до последнего вздоха, как у Сенеки с его «пока дышу, надеюсь», в то время как моему другу я лишь удобна, то есть друг этот никогда не предложит мне руку, как бы я ни унижалась, преследуя эту цель, поскольку моему бизнесмену, удобно, опять же, сохранять статус кво… Подобные рассуждения раздражали меня, и я обрывала Ястреба словами: «Меньше текста!» Он отвечал тем же, когда я обращалась к нему, и я говорила в сердцах, что мы не могли бы прожить вместе и трех дней. Ястреб же предложил мне всё же прожить вместе три дня и посмотреть, что из этого выйдет. Предложил, смеясь. И я спросила, зачем он всё время смеётся? Ястреб ответил английским: «I laugh for not to howl».

– Смеюсь, чтобы не выть, – кивнула Ева. – Всё понимаю.

– Не всё, – покачала головой Эльмара. – Я искала подходящего мужа, да. Особые надежды возлагала на упомянутого бизнесмена. Однажды он предложил мне в очередной раз проветриться – съездить на пару дней в местный дендропарк, туристический. Когда вернулись, Ястреб спросил меня, были ли мы близки с моим другом там, в нашем коротком путешествии, и я ответила, что как же могли не быть близки, если провели ночь в одном отеле… И Ястреб примолк. Но вдруг всплыл, рассказал, как много лет назад жил в частном доме и у него были два пса – кобель и сука. Дружили. Кобель наверняка считал суку своей подругой.

Ястреб – так он рассказывал – держал кобеля в будке на цепи, а суку – рядом, в вольере, потому как у неё началась течка. Однажды, возвращаясь домой, услышал собачий вой, ужасный. Угадал, что воет его кобель. Поспешил и увидел. Кобель выл и грыз цепь, на неё из псовой пасти стекала кровь, а в вольере – на глазах кобеля – имел его суку залетный доберман. Ястреб рассказал это и опять примолк. Я спросила, к чему собачья история. Ястреб ответил вопросом на вопрос: «Не слышала ли я его, Ястреба, воя, когда развлекалась там, в путешествии, со своим другом?»

* * *

– Он называл меня разными именами…

– Нецензурными, – усмехнулась Ева. – И еще сукой.

– Сукой я называла себя сама. Ястреб называл меня Морем, Музой, Жизнью… Еще в девяносто четвертом году прошлого века он побывал в Париже, потолкался здесь, на Монмартре, среди художников. Пытался получить во Франции вид на жительство, мог бы зарабатывать карандашом. Не раз говорил мне, что он больше художник, чем писатель, и как художник обожает Монмартр, считает его святилищем, магическим. Только чудотворное место могло, мол, породить такой табун гениальныххуд ожников… Но вернусь к нашему году, девятнадцатому. Мы продолжали встречаться, иногда. Я не макияжилась перед встречей с Ястребом, чтобы не распалять его еще больше, и он замечал это, но говорил только, что я не нравлюсь ему в джинсах. Он видел фотографии, где я была в платьях. Особенно его тронуло фото на обложке одной из моих книг, где я была в платье пурпурного цвета, и просил предстать перед ним, Ястребом, в нем живьем, и мне пришлось сказать, что это платье шила для определенного человека. Ястреб пожелал, чтобы я сшила платье только для него. Глупо настаивал… И всё ж таяло расстояние между нами. Я уже открыто говорила с Ястребом обо всем, как с родным. О том, что надеюсь на светлое будущее, что не вижу себя без поэзии, что хочу еще детей. Ястреб – пуганый – не прикасался ко мне, но однажды заявил, что может наклепать мне детей, сколько пожелаю, и мне пришлось объяснять ему, как несмышленышу, что детей нужно не только клепать, но и растить, и ставить на ноги.

* * *

Перед Новым годом Ястреба свалил сердечный приступ. Рассказал мне потом, что был дома один, как обычно, и отключился. Пришел в себя на полу. Как-то поднялся, нащупал таблетку… Кое-как перетащился через Новый год. Держался в январе. В феврале сдался в областную кардиологию.

Ева хмыкнула:

– К тому шло.

– Я испугалась, – сказала Эльмара. – Были у меня знакомые господа, и я просила их переправить Ястреба в местный Кардиоцентр. Переправили. Сделали ему стентирование, недешевое по тем временам. А Ястреб ведь был нищим. Как, кстати, в то время и я. Но он имел немало приятелей среди журналистов и яхтсменов. Сбросились ему на карту. И я внесла толику. Навещала его. Была с ним на связи постоянно… Но тут как раз подоспел Персиваль. Через инет с ним познакомилась, вы знаете и это… Так получилось. Ну, так получилось!.. Написала Ястребу на имейл. Эту записку сохранила, прочту оригинал. – Эльмара вынула из сумочки девайс, скользнула пальцами по дисплею, прочитала: – Я встретила человека, которому хотела бы дать шанс принять мои сложности. Просто пожелай мне счастья. Потом я обязательно всё расскажу тебе. Слышать твой голос сейчас выше моих сил.

Ева хрустнула суставами пальцев:

– Где наврала, Эльма? Полтора часа толкуешь, что не хотела его, не заигрывала с ним, а сейчас, оказывается, «слышать твой голос выше моих сил».

– Я его любила, говорю же. Любила по-человечески.