Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

чтобы подчеркивать его приверженность миру путем предложения таких поправок к текстам, на первый взгляд призванных ограничивать войну, против которых обязательно бы выступили западные «реалисты». Вплоть до финального атомного сюжета, который оказался «ключевым моментом конференции» (по словам полковника Ходжсона), основной линией продвижения к этой цели были призывы к тому, чтобы список запрещенных Конвенцией о защите гражданского населения и подлежащих наказанию преступлений против гражданских лиц (убийства, пытки, медицинские эксперименты и т. д. – список, по которому было достигнуто всеобщее согласие) был дополнен некоторыми фразами вроде «а также другие средства уничтожения гражданского населения» или «масштабное уничтожение [гражданского] имущества»[135].

По всем западным коридорам зазвенели тревожные колокола. Стало ясно, куда ветер дует. Если определение гражданского населения жестко не ограничено теми людьми, которые находятся в руках врага либо в качестве иностранцев на его территории, либо потому, что он оккупирует их территорию, оно может толковаться расширительно, включая в себя все гражданское население вражеской страны. И на что, помимо геноцида, могли указывать все эти фразы, как не на того рода площадные и неизбирательные бомбардировки, на которых с некоторых пор стали специализироваться США, Великобритания и страны Содружества? Столкнувшись с ловко задуманной гуманитарной атакой советского блока, США и Великобритания были вынуждены защищаться и оказались перед дилеммой. «Ясно, что не следует включать ничего… что ограничило бы свободу осуществлять операции, особенно бомбардировки, – писал сэр Дэвид Роузвей (Sir David Roseway), высокопоставленное лицо в Министерстве обороны, который передавал точку зрения вооруженных сил их человеку в Женеве, господину Гарднеру. «Мы считаем, что „масштабное уничтожение имущества“ следует снабдить оговоркой вроде „за исключением тех случаев, когда это может произойти или потребоваться в ходе приемлемых действий по ведению войны“»[136]. Точно таким же образом необходимо будет смягчить фразу «уничтожение покровительствуемых лиц». «В обоих случаях, – цинично добавил он, – можно также ввести слово „deliberate“ [„намеренное“] или даже „cold-blooded“ [„хладнокровное“], если у русских есть такие слова!»

Но откровенно выступать за бомбежки мирных жителей выглядело бы так некрасиво! И американская делегация направляет в Госдепартамент длинную радиограмму, доставленную через несколько часов после того, как СССР начал новую фазу своего наступления. В ней рассматривались перспективы ситуации со всеми их неудобными последствиями. На данный момент опасность удалось предотвратить при помощи процедурного шага. Но:

«3. Очевидная эмоциональная привлекательность советского проекта такова, что если бы состоялось голосование, американская делегация проиграла бы независимо от своих заслуг… 7. По вопросу о предложенной ст. 19А американскую делегацию поддержала только Канада. Великобритания, Дания, Франция, Нидерланды промолчали. Норвегия, Бельгия, Мексика проявили неспособность понять суть [процедурного] предложения американской делегации, считая вопрос сводящимся исключительно к формулировке. Про Францию известно, что она разделяет эту точку зрения… 9. Канада подчеркнула, что конференция созвана, чтобы защищать жертв войны, а не переписывать Гаагские правила ведения сухопутной войны. 10. Американская делегация получила комплименты от делегатов, которые явно боятся высказывать какие бы то ни было мнения, за то, что противостояла Советам без поддержки других, а также за сопротивление вольному толкованию и неверной интерпретации. 11. Многие делегаты Комитета III абсолютно не подготовлены иметь дело с предметом обсуждения, у них нет инструкций по военным аспектам и аспектам, связанным с безопасностью, или вообще нет никаких инструкций. Во многих ситуациях невозможно предсказать результат голосования по упомянутым поправкам. Есть признаки того что, например, Мексика и Гватемала могут быть введены в заблуждение лицемерными гуманитарными призывами и последуют за Советами»[137].

Блокирование шагов Советского блока осложнялось и вызывало нервозность из-за опасения, что если это будет делаться слишком прямо и открыто, то СССР найдет подходящий предлог, чтобы выйти из переговорного процесса. Никто этого не хотел. Поэтому западные делегации, несмотря на трудности, продолжали работу вплоть до начала июля. На совещании Комитета III 15 июня фронт наступления расширился. Британская делегация отмечала, что глава французской делегации пробился сквозь туман словесной войны, попросив советского делегата «четко сказать, какие методы уничтожения гражданского населения она имеет в виду… Дама, представляющая румынскую делегацию, впервые объяснила, что советская поправка на самом деле предназначена для применения не только к оккупированной территории, но и ко всему гражданскому населению… По ее мнению, конференция была созвана не для того, чтобы защитить законы войны, а для того, чтобы защитить гражданское население… Русский делегат не сказала ничего нового, помимо обычных пропагандистских заявлений, с которыми мы постоянно сталкиваемся, о том, что Великобритания и США всегда выступают против благородных и гуманистических целей СССР. На вопросы, заданные французским делегатом и сэром Робертом Крейги, ответов не последовало[138].

Занавес над последним актом этой политической драмы поднялся 6 июля, и даже после стольких недель предупреждающих знаков форма, которую приняла эта драма, стала полной неожиданностью. Во все штаб-квартиры по телеграфным проводам полетело поспешно отправленное ошеломляющее сообщение. СССР, в нарушение всех согласованных процедурных норм и всех правил поведения на конференции, выложил на стол переговоров в Комитете III проект резолюции о запрещении атомного оружия. Что можно было с этим сделать? Как и все прежние затеи советского блока, предпринятые в этом направлении, проект ставил англо-американских союзников в заведомо проигрышное положение, когда возражать против него можно было только ценой выставления себя воинственными и безжалостными в глазах всех тех, кто хотел видеть дело именно так. Лондон довольно быстро пришел в себя и настроился воспринимать ситуацию спокойно. Как написал в своем отчете отличавшийся решительным характером посол Австралии: «Британские, швейцарские и французские делегаты до самого конца считали необходимым из соображений пропаганды и влияния на общественное мнение представить и утвердить на конференции встречную резолюцию»[139]. Вашингтон долго колебался, но в конце концов высказался громовым голосом. Не время было проявлять мягкость. Примирительная резолюция сэра Роберта, если бы она прошла, «создала бы досадный прецедент… она могла бы открыть русским дорогу к тому, чтобы проталкивать свою политику в отношении атомной энергии в международных организациях, помимо КАЭ ООН». Если бы Великобритания продолжала настаивать, американская делегация воздержалась бы или даже выступила против[140]. Лондон повиновался, утешая себя соображением, что русские одержали уже целую серию видимых моральных побед, так что еще одна ничего не изменит[141]. Оттава с самого начала стремилась проводить жесткую линию[142]. Канберра была готова следовать ей. Поэтому неудивительно, что, когда жесткая линия была согласована, полковник Ходжсон, благодаря огромному опыту противостояния Советскому Союзу в Совете Безопасности и Генеральной Ассамблее ООН, неизбежно стал публичным выразителем взглядов этих делегаций. Его речь на 34-м пленарном заседании 9 августа представлялась его сторонникам «весьма результативной»[143]. Их