Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

достигнуто согласие с британской делегацией по поводу процедурного приема, с помощью которого можно будет выкурить поляков. После рассылки проекта резолюции выяснилось, что большинство глав делегаций были ею обеспокоены. «МККК также конфиденциально выразил озабоченность среди своих сотрудников». Тем не менее просто отвергнуть ее на основании некомпетентности и неприменимости не годилось, так как это выглядело бы «как неэффективный подход к актуальной проблеме жизненной важности, поскольку большинство делегатов предпочли бы успех усилий ООН по предотвращению войны успеху собственных усилий, направленных всего лишь на смягчение последствий войны…

Учитывая все это, американская делегация приняла участие в разработке альтернативной рекомендации (но не резолюции), охватывающей все основные темы польского проекта, но отбрасывающей политическое ханжество и фразеологию, которые уже обесценились до уровня международной лицемерной болтовни… Делегату из Бразилии, который заявил, что имеет инструкции полностью поддерживать американскую делегацию, был задан вопрос, хотел ли бы он представить проект, и тот охотно дал свое согласие.

Таким образом, представление польской резолюции на заключительной сессии столкнулось со следующей ситуацией: к полной неожиданности всех делегаций, за исключением американской, было внесено на рассмотрение бразильское контрпредложение. Делегации освобожденных стран (за исключением Чехословакии, которая поддерживала польское предложение) выступили с тщательно подготовленными и согласованными заявлениями о том, что польское предложение выходит за рамки их компетенции. У делегаций из Британской империи не было никакой подготовленной позиции, которую мог бы различить сторонний наблюдатель. Было ясно даже в такой неразберихе, что у польского проекта нет шансов, что отсутствует какой-либо «сговор» против поляков и что все делегаты симпатизируют целям, утверждаемым польской делегацией. Подробного обсуждения бразильского предложения не состоялось из-за оплошности бразильского делегата, который не подготовил экземпляров для раздачи. В этой ситуации британский делегат предложил выраженную простыми словами в одной фразе рекомендацию, направленную против использования в будущем войны в качестве политического оружия, которую он сочинил экспромтом»[127].

Удачно посетившее сэра Харолда Сатоу (Sir Harold Satow) озарение «к явному всеобщему облегчению было единодушно одобрено и благополучно принято»[128]. Поскольку СССР с сателлитами отсутствовали на Стокгольмской конференции в 1948 г. (год, когда началась их активная борьба за мир), не было и политического давления в пользу того, чтобы включить вопросы мира и бомбардировок в тексты проектов. Разумеется, в тот мрачный год сохранение мира было у всех на уме, а ожидания прогресса в деле контроля над атомной энергией, существовавшие в 1947–1948 гг., пока что не оправдывались. Эти и другие связанные с ними вопросы часто становились предметом дискуссий. Но правительства, представленные в Стокгольме, были согласны с МККК и Лигой обществ Красного Креста (переживавшей пик активности в борьбе за равенство своего международного статуса) в том, что в текстах проектов уже содержалось достаточно много трудных и спорных позиций, так что не стоит еще больше подвергать дополнительному риску их будущее. Стокгольмские тексты отправились в Женеву, включая в себя немало такого, что могло считаться спорным по причине непрактичности, но в них не было ничего, что было бы спорным из-за того, что в 1949 г., в обстановке «холодной войны», имело политический характер. К тому же правительство Швейцарии заверило тех, кто задавал обеспокоенные вопросы, что «конференция пройдет без отклонений от гуманитарной проблематики в сторону предметов политической природы»[129].

Однако как только пришло известие о предстоящем участии СССР, стало ясно, что в дело неизбежно будет замешана политика. Прибытие делегации СССР вызвало подлинную сенсацию. Насколько я могу судить, никто из организаторов конференции не получил предварительного уведомления об этом. Разумеется, СССР одновременно со всеми прочими странами получил приглашение на конференцию, но не дал никакого ответа. Поэтому поведение союзников Москвы тщательно изучалось, поскольку в нем могли содержаться намеки на намерения самой Москвы. В конце марта британская миссия в Берне сообщила, что Чехословакия, первая из сателлитов, ответивших на приглашение, разосланное от 20 сентября 1948 г., заявила, что не приедет. Но через две недели, и всего за неделю до начала конференции, ветер переменился. Из Берна пришло сообщение, что Венгрия согласилась принять приглашение. Одно из высших должностных лиц в Министерстве иностранных дел Швейцарии сообщило находящемуся там британскому представителю, «что эта перемена в политике, происшедшая, по всей вероятности, по инструкции Кремля, вполне возможно, возвещает об аналогичных переменах у других сателлитов и может быть также связана с активизацией советской борьбы за мир». Тем временем британский представитель информировал свое руководство, что «неожиданно на совещаниях Исполнительного комитета Лиги обществ Красного Креста, происходивших в последние недели в Женеве, появилась советская делегация. Подобным же образом чешский делегат принимает участие в переговорах по тарифам в Аннеси»[130]. Что предвещали эти события? Только в день открытия загадка разрешилась – и об этом сэр Роберт Крейги отправил телеграмму в Лондон. Делегация СССР прибыла, а с ней делегации семи сателлитов![131]

Так что Советский Союз в конце концов решил участвовать (по поводу чего, надо думать, в коридорах Кэ-д’Орсэ[132] плясали от радости). Но характер участия по-прежнему оставался загадкой. Опыт предыдущих конференций не давал никаких зацепок. Собирался ли СССР всерьез отнестись к конвенциям или все это делалось исключительно из соображений политики и пропаганды? Тщательное и придирчивое изучение западными делегациями поведения государств советского блока на конференции на протяжении многих дней не давало никаких результатов. Их поведение выглядело настолько нормальным, даже образцовым (американская делегация 2 мая сообщала, что СССР даже работал в комитетах вместе с испанцами), что не оставалось ничего другого, как заключить, что СССР в определенном смысле серьезно отнесся к конвенциям, а не только преследовал предсказуемые политические цели[133].

Отсутствие СССР в Стокгольме в 1948 г. не помешало ему в 1949 г. стать горячим приверженцем стокгольмских текстов. «Можно только догадываться об их истинных намерениях», – сообщал глава канадской делегации в Оттаву 19 мая. «Безусловно, странно видеть советское правительство в роли сторонника стокгольмского проекта со всеми его существенными ограничениями прав суверенных правительств во время войны»[134]. Но эта проблема существовала недолго. Шли недели, и можно было видеть, как советская делегация все больше разделяла мнение «реалистов» в вопросах безопасности государств и фактически превзошла их, когда речь зашла о международном наблюдении. Однако СССР и его блок остались демонстративно верны ревностному гуманитарному тону стокгольмских текстов. Довольно скоро выяснилось, что одной из их политических целей было представить государства, которые критически подходили к текстам, как врагов человечества, а государства, которые восторженно их принимали, соответственно как друзей.

Как друзей человечества, а также, по естественной связи идей, друзей мира. Основная тактика советского блока, которая постепенно становилась все более очевидной, состояла в том,