Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

Что же предлагает Н. Хомский? Пока очень немногое. Он полагает, что врожденная структура должна быть настолько богатой по своим рабочим возможностям, чтобы справиться также и с правилами соотнесенности предложений с ситуациями, с правилами учета лингвистической структурой внелингвистического опыта, что, надо полагать, потребует нового этажа особых трансформационных правил.

Таким образом, оказывается необходимым вернуться к «классическим» (как их именует Н. Хомский) проблемам отношения языка, мышления и опыта, проблемам, которые стояли в центре внимания картезианской лингвистики (конечно, являясь лишь отзвуком картезианской философии), с наибольшей смелостью и широтой решались В. Гумбольдтом и незримо присутствовали и тогда, когда лингвисты намеренно стремились отвернуться от них и углубиться в сугубо «технические» вопросы науки о языке. Н. Хомский понял это (не в пример многим другим современным лингвистам), а это уже не мало. Понял он и то, что ни на какой лингвистической кривой не объедешь самых существенных для лингвистики вопросов, связанных в чрезвычайно сложный клубок в семантической стороне языка, где с наибольшей отчетливостью проявляется взаимодействие указанных трех «классических» категорий. А в генеративной лингвистике семантика – самое слабое место, и покорение ее пока лишь в стадии предварительных стратегических планов – через посредство семантических универсалий.

Свою генеративную теорию Н. Хомский и намеревается ныне поставить на службу «классическим» проблемам, понимая, что она еще фактически и не приступила к их разрешению, но полагая, что предлагаемый ею путь – наиболее перспективный. Он пишет в заключении своей книги:

«Конечно, классические вопросы языка и мышления не получили никакого конечного разрешения и даже намека на конечное разрешение в тех работах, которые так активно выполняются сегодня. Тем не менее эти проблемы можно ныне по-новому формулировать и представить в новом свете. Как мне кажется, впервые за много лет появляется реальная возможность существенного прогресса в изучении отношений мышления и восприятия и в исследовании врожденной основы для освоения знаний. Но во многих отношениях мы еще даже и не приступили к поискам реальных решений классических проблем. Так, центральные проблемы, относящиеся к творческому аспекту пользования языком, остаются столь же неприступными, какими они были всегда. А изучение семантических универсалий, имеющее ключевое значение для полного познания языка, едва ли сколько-нибудь продвинулось со средневекового периода»[493].

Как явствует из этого, Н. Хомский достаточно трезво и строго оценивает достижения генеративной лингвистики.

Поскольку в генеративной лингвистике такое большое значение имеет положение о врожденной структуре (или механизме), обеспечивающей человеку с самых ранних годов его жизни овладение знаниями высокоабстрактной природы, естественно трудно удержаться от вопроса, – каким путем человеческий разум получил эту структуру? Увы, ответа на этот вопрос мы не получим.

«Процесс, – пишет Н. Хомский, – посредством которого человеческий разум достиг его настоящей степени сложности и его специфической формы врожденной организации, остается абсолютной тайной»[494].

Конечно, здесь можно было бы сослаться на теорию «естественного отбора» или теорию мутаций, но они, в лучшем случае, могут объяснить создание этой уникальной человеческой способности, но не могут дать никаких данных ни о законах ее создания, ни о конкретных формах ее становления.

«Не располагая знаниями законов, определяющих организацию структур сложных биологических систем, в такой же мере бессмысленно задаваться вопросом о том, какова „вероятность“ для человеческого разума достичь его настоящего состояния, как и выяснять „вероятность“ возникновения той или иной физической теории»[495].

Поэтому вопрос о путях возникновения врожденной «порождающей» структуры человеческого разума фактически снимается Н. Хомским. Наличие ее следует принимать просто как исходную теоретическую (рационалистическую) гипотезу или аксиому.

4

Самый главный вывод из приведенного обзора, который был очевиден В. Гумбольдту и к которому в конечном счете пришел и Н. Хомский, заключается в том, что в лингвистике, какой бы модернизации и формализации она ни подвергалась, невозможно строить теорий более или менее глобального масштаба, не определив методологической позиции. Определить же методологические позиции – это значит дать ясный и недвусмысленный ответ на те проблемы, которые Н. Хомский называет «классическими» и, которые, конечно, не исчерпываются приведенным набором. Вместе с тем, если методологическая позиция оказывается неверной, то это неминуемо проявляется и в специально научных выводах, приводящих часто к очевидным противоречиям или даже к тому, что в конечном счете заданная методическая позиция оказывается перечеркнутой. Все это с очевидностью явствует из вышеизложенного.

Никто не станет отрицать кантианских основ философии языка В. Гумбольдта. На протяжении всей его работы можно встретить множество чисто кантианских деклараций и прямых переносов положений философии И. Канта в область языка. Но если бы мы на этом основании зачислили В. Гумбольдта по департаменту идеалистов и отвернулись от него, мы допустили бы огромную ошибку. Логика научного исследования, поразительный лингвистический кругозор и огромная сила обобщений нередко приводили В. Гумбольдта к таким выводам и наблюдениям, которые находились в прямом противоречии с его философской позицией. В качестве примера здесь можно сослаться на приводившееся выше включение им во взаимоотношение субъективного и объективного третьей силы – языка, что и создало теоретическую основу для его знаменитого определения языка как деятельности да и установления принципа взаимосвязанности языка и мышления. Эта двойственность В. Гумбольдта и делает его столь трудным для понимания, а часто сбивает с толку читателя. Наша наука все еще ждет квалифицированного разбора работ В. Гумбольдта, так как проблемы и решения, изложенные в них, остаются, как показывает и настоящий обзор, во многом актуальными и для наших дней.

С другой стороны, на примере «рационалистических» устремлений Дж. Катца, следующих принятому в неопозитивизме принципу философской универсализации методики специального анализа, можно отчетливо увидеть, к какой путанице и противоречиям это приводит и в специальной области. Дж. Катц решил погнаться сразу за двумя зайцами – решить важнейшие вопросы теории языка, а заодно и проблемы теории познания, – но в результате не поймал ни одного.

Изложение взглядов упоминавшихся выше ученых дает материал и для некоторых выводов относительно проблемы, обозначенной в названии данной работы. Если оставаться в кругу тех идей, о которых была речь, то, следовательно, в этом случае придется говорить по меньшей мере о трех положениях (в современной нам формулировке, хотя в другой форме выражения, будучи «классическими», они присутствовали и раньше):

· творческом аспекте языка,

· врожденном механизме языка и

· открытости (или закрытости) системы языка.

В какой-то мере придется коснуться и лингвистических универсалий.

Прежде всего обратим внимание на тот факт, что при изучении природы языка у многих лингвистов (в том числе и упоминавшихся здесь) наблюдается стремление провести разграничение, которое принимает разные формы. В.