Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

может указывать и на пространство (перед дверью) и на время (перед обедом). В оппозитивном значении русский различает за, позади (место) и после (время). Но, скажем, в осетинском fæs служит предлогом и места (fæs-dwar ‘за дверью’) и времени (fæs-sixor ‘после обеда’). Может быть, сближая понятия пространства и времени, язык отрывается от реальной действительности? Нет, нисколько. И в физическом и в философском плане понятия пространства и времени тесно связаны. Эта связь получила новое подтверждение в теории относительности.

Система лексики формируется как результат обработки нашим сознанием материала реальной жизни и реального мира. Эта обработка, включающая операции селекции, обобщения и классификации, бывает разной в зависимости от уровня общественного и культурного развития. Но она никогда не отрывается от своей почвы: от реального мира и происходящих в нем явлений.

* * *

Подведем некоторые итоги. Мы пытались установить основные операции сознания в процессе освоения объективной действительности и их отражение в лексико-семантической организации языка. Считая, что сущность любого явления всего лучше познается в его генезисе и истории, мы уделили преимущественное внимание возникновению и начальным фазам развития сознания и речи. Представляется бесспорным, что осознание человеком бытия начинается с осознания своего социального коллектива и своей принадлежности к коллективу. Это справедливо как в онтогенетическом, так и филогенетическом плане. Соответственно первые слова человеческой речи не могли быть ничем другим, как наименованием коллектива и всего, что он, реально или в воображении, относил к себе. Необходимым условием отработки дифференцированных звуковых комплексов социально-символического значения были контакты и взаимодействие между несколькими социальными группами. Поэтому датировать начало сознания и речи следует эпохой, когда такие контакты стали более или менее постоянными. Всего вероятнее это имело место в период позднего палеолита.

Любые процессы и изменения в организации первобытных орд и их взаимоотношениях, как то: слияние нескольких орд в одну или распад одной орды на несколько, с необходимостью влекли за собой обогащение и совершенствование речевых средств и способствовали быстрому прогрессу сознания и языка.

Часть отработанных звуковых комплексов утрачивала свою слишком субъективную, односторонне окрашенную коллективным эгоизмом семантику. Язык все более становился орудием познания объективной действительности.

Однако социальная обусловленность лексико-семантических фактов остается в силе на протяжении всей истории. На ранних этапах она выступает зримо и обнаженно, со временем становится менее прямой и примитивной, как бы завуалированной, но неизменно существует. Она распознается в каждой операции сознания: в селекции (что из окружающей действительности вовлекается в орбиту сознания), в обобщении (что с чем сближается, объединяется, подводится под одну концептуальную категорию), в классификации (что чему противоставляется). В каждой из этих операций сознание подчинено закону экономии сил и оптимального соответствия общественным нуждам. Ничто в языке не реализуется без того, чтобы получить общественную санкцию. Любое наречение становится фактом языка лишь когда оно принято коллективом.

Пути отражения объективной действительности в сознании и языке не бывают произвольными и случайными.

Операции сознания, как они отражены в лексико-семантической системе языка, носят с самого начала реалистический, а не мистический характер. И только примитивность и ограниченность породивших их условий общественного бытия придает им иногда в наших глазах экзотический характер.

По мере хозяйственного, социального и культурного прогресса реализуемые в языке селекции, абстракции и классификации все более соответствуют объективным отношениям реального мира, и сетка, накладываемая на объективную действительность языком приближается к сетке научного познания. Полного слияния здесь, однако, не может быть, во-первых, потому, что сама наука никогда не стоит на месте, во-вторых, потому, что обыденное мышление, отраженное в языке, никогда полностью не совпадает с научным, в-третьих, потому, что в языке, точнее – в его лексико-семантической системе в каждый данный момент много пережиточного, унаследованного от минувших эпох. Это переплетение старого и нового делает язык неоценимым источником для разработки истории сознания в связи с историей общественных форм. Советским языковедам предстоит еще реализовать известное указание В.И. Ленина об исключительной важности истории языка для теории познания и диалектики[442]. Главной сферой приложения сил в этом направлении должна быть, бесспорно, историческая семасиология.

Т.П. Ломтев.

ПРИНЦИП ОТРАЖЕНИЯ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ГРАММАТИКИ

1

В настоящее время существует два подхода к определению природы знания.

«Один из них рассматривает процесс познания в том виде, в каком он воспринимается познающим субъектом. Другими словами, гносеолог рассматривает познание так же, как его рассматривает самого познающий индивид. Познание рассматривается как исторический процесс, зависящий от развития человека, его органа мышления, мозга, имеющий общественно-исторический характер, зависящий от уровня развития общества»[443].

Этот подход предполагает существование внешнего мира и его отражения в человеческой голове, т.е. существование материального и идеального.

Второй подход

«отличается тем, что рассматривает объективно как мир, так и познающего индивида с точки зрения некоторого гносеолога. Наиболее характерной чертой этого метода является подход к результатам познания как к готовым, вполне сформировавшимся вещам, существующим объективно, уже независимо от субъекта, отказ от рассмотрения генезиса знаний, их природы, их происхождения. Понятия „идеальное“, „духовное“, „мысленное“ и т.п. …утрачивают при этом практический смысл, поскольку сами знания рассматриваются как нечто ощутимое»[444].

Итак, существуют две гносеологические концепции. Одна предполагает существование материального и идеального, причем знаниям, мыслям и т.п. приписывается атрибут идеального как отражения материального. Другая предполагает существование только материального, причем знаниям, мыслям и т.п. приписывается атрибут материального.

А.А. Зиновьев считает первую концепцию знания субъективной, а вторую – объективной.

«Субъективный подход к знаниям, – говорит А.А. Зиновьев, – в свое время был распространен в логике. Выражением его была психологизация логики. В современной логике психологизм утратил какое-бы то ни было значение. Но время от времени он дает о себе знать, в особенности когда логики высказываются по вопросам, непосредственно не затрагивающим формальный аппарат логики. От него трудно избавиться, поскольку каждый нормальный человек наделен способностью к самонаблюдению и убежден в наличии у себя и у других людей некоей „внутренней“, „духовной“, „идеальной“ и т.п. жизни»[445].

Предположение о существовании духовного, идеального в концепции А.А. Зиновьева есть пережиток донаучных представлений.

«Знания берутся исключительно как совокупности знаков, т.е. как воспринимаемые (видимые, слышимые, осязаемые) предметы особого рода (как особого рода вещи) и как пространственно-временные структуры из таких предметов»[446].

Из этих рассуждений видно, что «понятия „идеальное“, „духовное“, „мысленное“… утрачивают… практический смысл» потому, что знаки и есть знания. Предположение о том, что знаки выражают смысл, знания, которые являются продуктом деятельности мозга, излишне и представляет собою пережиток психологизма. По мнению