Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

Эти изменения можно наблюдать, обратившись к зрительному восприятию: в молодые и зрелые годы вид седины на висках рождал ощущение стремительного хода времени, множество эмоций, с которыми не удавалось совладать, а после седьмого десятка седина уже естественным образом воспринимается как знак проходящего времени. Пу Сунлин осознал, что слава и заслуги, к которым он стремился всю жизнь, – не более чем путы, которые сковывают чувства, а белизну волос следует рассматривать как неизбежность в круговороте превращений десяти тысяч вещей. С этого момента пришло истинное осознание роли зрительного восприятия, понимание, что поток жизни не может быть напрасным. Безмятежность и великое спокойствие можно наблюдать в этом стихотворном отрывке:

В минувшем году больше стало седых волос, в этом гуще еще, с каждым днем все больше и больше, полна голова седых волос.

Немало ушедших из мира раньше меня, лишь я недугом и немощью, как прежде, объят. Так скоротечна жизнь в мире людском, кости слабеют, и тело уже не то, только глаза одни из всех верно служат, в добром настрое книги листаю на радость ногам. Двери закрыты, полулежу с цзюанем в руках, и не желаю, чтобы дела на глаза попадались («Седовласый старик») [1, с. 644].

Зрение – это самый непосредственный тип чувственного восприятия явлений внешнего мира, однако кажущийся образ подчиняется разуму. Когда Пу Сунлин к старости позабыл о горестях и радостях, стал свободен и беспечен, зрение восстановилось; умение смотреть на что-то и не видеть этого, в целом, кроется в безразличии к радостям и печалям мирской суеты. И пусть даже недуги по-прежнему одолевают его тело, организм изнурен и уже не тот, что раньше, но Пу Сунлин тем не менее находит радость в чтении и не сокрушается о том, что голова полностью седая. Если провести аналогию, прежде ощущения больного тела были связаны с пребыванием в постели и осенним ветром, пустынным и полным шорохов двориком, теперь то, что он начал замечать, напоминает пышную сочную зеленую траву:

В постели доносится ветер осенний – дверь запереть я решил, отрешась, деревьев шелест весь двор заполняет. Больше не знаюсь с немощью, преодолеваю лень, подолгу читаю – в старости появился досуг. Закрылся от всех и, словно густая трава, лежу, только лишь выйду – и горы зеленые впереди. Все равно оставшиеся стихи людям послужат, но страсти внешнего мира полностью я отсек («Изливаю чувства») [1, с. 644–645].

Отсюда становится ясно, что от ощущения холода во всем теле в возрасте сорока лет поэт к шестидесяти годам приходит к ярко-зеленому, радующему глаз цвету. Подобные изменения связаны с тем, что прежде ради средств к существованию и карьеры он изнурял себя, ныне же он отбросил все заботы внешнего мира, и больше не чувствует необходимости о чем-то беспокоиться, жизнь стала по-настоящему свободной, истинная радость – это среди книг и стихов позволять органам чувств заново воспринимать настоящую жизнь, полную тепла и душевного уюта:

Я в жизни меру постиг, и нет беспокойств, смог войти в безмятежность и равно всех принимать… На полках все горы книг – вот в чем богатство, чарка полна вина – где же я беден?! В этом мире пределы блаженства заполняют и землю, и небо, и к чему изнурять нелегким трудом свое тело? («Радости в старости») [1, с. 645].

Стремление к тяжелому труду и ощущение беспричинного увязания в делах лишь глубоко вовлекают человека в страдания, оставляют печальные отзвуки в стихах. Самая благоприятная, истинная жизнь – это когда есть книги, вино и сочинительство, тогда все это наполняет простые будни. В этот период появляются колоссальная вера в себя и активная духовная работа; благодаря уравновешенному и беззаботному состоянию, внутреннему стремлению следовать своей природе, восстанавливаются ощущения, которые были затронуты во время болезней и изнеможения.

Слабая память – признак старости, утомленья, по больным костям можно гадать, будет ли ясным день («Вздыхаю в старости, послание Вэй Чжуну»).

В семьдесят четыре года старик, горе и радость забыл… Остаток лет положусь на судьбу, к чему расходовать мысли? («Самоутешение») [1, с. 644].

В конечном счете ощущения телесной немощи по-прежнему связаны со сменой времен года, все тело пронизывает безжалостный холод. Однако Пу Сунлин уже не опускается до бесконечной жалости к самому себе, не скорбит и не переживает изнеможение вместе с увядающими растениями, а, напротив, спокойно и с юмором описывает «чувствительность изможденных костей». Таким образом, «изможденные кости» больше не слабые и не хрупкие; несмотря на бесконечную печаль, которую навевает осенний ветер, появилось позитивное отношение к жизни, по костям «можно гадать, будет ли ясным день». В основном благодаря изменению собственного отношения к жизни поэт обрел жизнерадостный оптимистичный настрой. В былые годы жена утешала его мудрыми словами о «радостных свободных краях гор и лесов», ныне Пу Сунлин наконец смог познать радость сам и, следуя естественному ходу вещей, смене явлений, беззаботно и безмятежно проводить свои будни.

4. Заключение

Пу Сунлин сам писал, что «во время болезни сердце чувствительней», в стихотворениях о недугах, написанных им в возрасте от сорока до шестидесяти лет, представлен опыт ощущений, полученных с помощью различных каналов чувств, таких как зрение, слух, осязание и вкус. К тому же мы видим, как чувство холода во всем теле сменяется радостными и гармоничными ощущениями.

Что касается зрительного восприятия, в сорок лет поэт особое внимание уделял седине, отражение в зеркале как будто передавало его страх потерять свою ценность как личности («годы великих стремлений»), а в шестьдесят лет он уже стал способен спокойно и естественно относиться к своим седым волосам. Он даже не без хвастовства отмечает, что из всех органов только глаза верно служат ему для чтения книг, а то, что ему позволяют видеть глаза, в чем его ограничивают, в целом связано с равнодушием к печалям и радостям этого мира.

Восприятие с помощью слуха в основном относится к сорокалетнему возрасту, когда из-за болезни ног поэту приходилось подолгу лежать, из окружающего мира он мог воспринимать только птичье пение и звук капель за окном, которые подчеркивали одиночество и бесконечную тоску, одновременно с этим возникали и тактильные ощущения. В течение болезни Пу Сунлин зачастую предавался разным мыслям; вместе с проявлением чувствительности изможденных костей холод, проникающий снаружи через окно, вызывал озноб во всем теле. Когда Пу Сунлину было