Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

Это «неуловимое» заключается более в уме, в мимике или движениях, нежели в лице, поэтому «женщина может быть красивой только на один лад, а хорошенькой – на 100 тысяч ладов» [5, c. 750]. Именно в этом сила Клеопатры.

Вернемся к Корнелю, который обращается к образу египетской царицы в трагедии «Помпей» (она же «Смерть Помпея») (1643–1644). Пьеса имела огромный успех, и Паскаль, который в это время был близок к либертенским кругам, вращался в обществе и посещал театр, был, безусловно, знаком с ней. Корнель в своем разборе «Смерти Помпея» отмечает необычность названия этой трагедии, которая носит имя героя, не произносящего в ней ни единого слова. Тем не менее именно он является главным героем, ибо его смерть – единственная причина того, что в ней происходит» [10, p. 994]. Главной же героиней пьесы оказывается Клеопатра (из 22 сцен она участвует в 12, в последних актах ее роль еще возрастает). Характеризуя себя, она отмечает, что та малая доля красоты, которую дали ей небеса, заставляет так сверкать ее глаза, что даже сам Цезарь попал под ее чары [10, p. 1005]. Красота Клеопатры не является ее главным оружием: сама она и другие отмечают ее гордость (orgueil, âme orgueilleuse [10, p. 1006]; un orgueil noble et juste [10, p. 1020]; elle est fèire et belle [10, p. 1007]), остроту ума (ce dangereux esprit a beaucoup d’artifice [10, p. 1007]), смелость и решительность (douter de ses hardeurs, / Vous qui pouvez la mettre au faîte des grandeurs! [10, p. 1027]). Наиболее развернутую характеристику дает ей Антоний: она несравненна, небо соединило в ней добродетели и изящества прекрасного тела, на ее челе – то мягкое величие, которое покоряет даже самых мужественных, ее глаза покоряют, ее речи очаровывают:

Elle est incomparable;

Le ciel n’a point encor, par de si doux accords,

Uni tant de vertus aux grâces d’un beau corps.

Une majesté douce épand sur son visage

De quoi s’aasujettir le plus noble courage;

Ses yeux savent ravir; son discours sait charmer;

Et si j’étais César je la voudrais aimer [10, p. 1026].

Параллельная конструкция – Ses yeux savent ravir; son discours sait charmer («ее глаза умеют покорять, ее речи умеют очаровывать») – является ключевой для образа Клеопатры: Корнель верен историкам, которые отмечали удивительное мастерство ее слова, воздействие ее речей.

Вся трагедия построена на цепи событий, которые ведут к финалу – Клеопатра становится полновластной царицей Египта. Уже в первой сцене Птолемей заявляет, что судьба Помпея – «потрясающая история перемены в судьбе» [10, p. 997]. Птолемей, желая укрепить свою власть и не делить ее с Клеопатрой, а также надеясь снискать милость Цезаря, дает приказ убить Помпея, но результат оказывается противоположным: влюбленный в Клеопатру Цезарь разгневан на Птолемея, что и решает его судьбу: «Благодаря этой смерти весь Египет принадлежит вам», – заявляет он ей («Puisque par cette mort l’Egypte est toute à vous» [10, p. 1053]).

Вся трагедия является примером непредсказуемости событий истории, их зависимости от малых и случайных событий.

Аналогичную последовательность устанавливает Пьер Николь[7] в «Письмах о мнимой ереси» (1664), где он, памятуя об успехе «Провинциальных писем», обращается к форме, темам, иронии и красноречию своего друга. Паскалю не мог быть известен текст этих писем – он умер в 1662 году, однако этот факт говорит о том, что данная мысль летала в воздухе. Николь пишет:

Не достоин ли восхищения тот факт, что все царства мира оказались вовлеченными в ссору Августа и Антония, вся римская империя и соседние государства объединились в армии, и эти армии сошлись в схватке при Акциуме[8], если учесть что причиной и предлогом этой кровавой войны, которая должна была дать хозяина миру и полностью разрушить государственное образование в Риме была женщина? Причиной этого великого события, за которым последовало столько других, было лицо женщины. Если бы в этой безумной страсти Антоний предпринял бы другие меры, то ничего из того, что последовало, видимо, не случилось бы. Но мне так больше нравится, ибо я вижу в этом ничтожество человека. Антоний привязал к себе себе все состояние мира, а сам привязался к лицу женщины. Вот причина всей этой великой перемены и необыкновенная картина суетности всех человеческих дел[9] [16].

Аналогичную идею находим у современника и близкого друга Паскаля шевалье де Мере[10], автора знаменитых эссе о порядочном человеке, «Бесед о справедливости, разговоре, уме и о приятных манерах», которые были опубликованы им на склоне лет (1668), однако написаны они были еще в юные годы и известны в рукописных вариантах. Мере был близким другом Паскаля, которому он в какой-то степени подсказал идею о теории вероятностей. Мере, заядлый игрок, обратился к нему с задачей о разделении ставок: если два игрока прервали, не доиграв, серию партий, то как им поделить ставку, если, например, один выиграл три партии, а второй одну? Он же попросил своего друга Паскаля рассчитать вероятность выпадения двух шестерок при игре в кости. Так родилась теория вероятностей.

Клеопатру Мере упоминает дважды в своих беседах о приятных манерах. Первый раз как пример тех, кто наделен многими исключительными качествами в разных областях, что объясняет тот факт, что «мы продолжаем любить Алкивиада, Клеопатру и других исключительных людей, которых мы никогда не видели» [14, p. 130]. Чуть далее он пишет о том, что главное не красота, но ловкость и склад ума.

У очаровательной царицы Египта было мало блеска, судя по тому, как о ней говорили, она не была столь красива, что поражала с первого взгляда. Но стоило познакомиться с ней ближе – это было сплошное очарование: именно ее деликатные манеры околдовали Цезаря на три или четыре года; его, которому было достаточно лишь захотеть, чтобы получить все, что ему нравилось, и который не очень любил покой. Еще одним доказательством того, что именно ум делал эту царицу желанной, является Антоний, который мог выбирать столь же легко, сколь и Цезарь, узнав ее в возрасте, когда лишь немногие женщины сохраняют свою красоту, влюбился в нее столь страстно, что предпочел скорее отказаться от власти над миром, чем потерять ее. Ибо не Август одержал над ним победу, но страсть мужчины, находящегося во власти любви. Действительно, этот великий военачальник, который заставил