Личность в истории и художественной литературе - Коллектив авторов

Keywords: Antonia Susan Byatt; The Virgin in the Garden; the image of Elizabeth I; Frederica Potter; the theme of innocence; the synthesis of maleness and femaleness; androgynous character.

Гений романтизма: автор как герой (особенности романтической рецепции биографии творца на примере Торквато Тассо)

А. Ю. Миролюбова (СПбГУ)

В статье рассматривается понятие гения, которое появляется в концептосфере романтизма и коррелирует с понятием героя, выдающейся личности, которая противопоставляет себя среде. «Гений» не только становится «героем» романтической литературы: резко меняется рецепция жизни и творчества писателей прошлых эпох. Поэма Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим» всегда входила в классицистический канон и была ассимилирована на русской почве как образец эпической поэмы, соответственно, стихотворные переводы из Тассо выполнялись александрийским стихом согласно традиции, заданной французским классицизмом. Но после публикации в 1800 году литературной мистификации Джузеппе Компаньони «Бдения Тассо», где поэт предстает заточенным в дом умалишенных из-за несчастной любви, происходит его «романтизация». В перевод К. Н. Батюшкова, хоть и выполненный александринами, проникает красочность, вариативность оригинала, Н. И. Бутырский воспринимал «Освобожденный Иерусалим» как «романическую Илиаду», а после полемики в российских журналах (по поводу русской эпической поэмы), разгоревшейся в 1820–1830-е годы и закончившейся безоговорочным признанием ранних поэм А. С. Пушкина, поэма Тассо стала окончательно восприниматься как «романтическая» и переводиться балладным стихом: произошла некая смена знака с Тассо-«классика» на Тассо-«романтика»: «гения» и «героя» в одном лице.

Ключевые слова: гений; герой; Торквато Тассо; переводы на русский язык.

Как известно, понятие гения как высшего воплощения творческой силы и свободы появляется вместе с романтизмом. В римской мифологии «гений» первоначально обозначал божество – прародителя рода, а впоследствии стал самостоятельным божеством, рождавшимся вместе с человеком и направлявшим все его действия. В эпоху позднего Ренессанса и особенно барокко genio – природная, первородная, необработанная сила, в отличие от in-genio – того, что вложено, прибавлено к природным качествам: говоря обобщенно, «натура» и «культура», причем в эпоху, которую мы называем риторической, второе ценилось неизмеримо выше.

С концом риторической эпохи в понятие гения вкладывается совершенно иной смысл: в концептосфере романтизма оно коррелирует с понятием героя, выдающейся личности, которая противопоставляет себя среде. Как «герой» немыслим без борьбы, так и «гению» противостоит «злодейство»: завистники, косные умы, обыватели. «Гений» не только становится «героем» романтической литературы, в которой много внимания уделяется образам художников, поэтов, музыкантов, – резко меняется рецепция жизни и творчества писателей прошлых эпох. Их жизни переосмысляются, делается акцент на жертвенности, на трагическом конфликте с обществом: появляются легенды о том, что Моцарта отравил Сальери, с художником Корреджо жестокосердный заказчик расплатился мешком медных монет, и несчастный, надорвавшись, умер у порога собственного дома. Петрарка предстает безнадежно и страстно влюбленным в Лауру, а Данте – в Беатриче; последнему также приписываются пылкие патриотические чувства и мятежные, в духе карбонариев, порывы. Романтики, в отличие от классиков, осознают историческую перспективу, пытаются вжиться в эпоху, а на самом деле вживляют в образы героев прошлого, особенно творцов, свои собственные черты, как, например, сделал Байрон в своей написанной терцинами поэме «Пророчество Данте».

Торквато Тассо, автор «Освобожденного Иерусалима», не мог избежать подобной метаморфозы. Известно, что поэт тяжело переживал кризис гуманизма, который привел его к настоящему кризису личностного сознания: правоверный католик спорил в нем с блистательным поэтом, продолжателем эпической традиции Боярдо и Ариосто. Известно, что он отдал свою поэму на суд целой коллегии литераторов, которых сам себе назначил в качестве арбитров, а потом представил и на суд инквизиции; известно, что его необычайно расстроила осуществленная без его ведома частичная публикация поэмы. Известно также, что герцог Феррары Альфонсо д’Эсте, при дворе которого подвизался Тассо, в какой-то момент отослал его в свое загородное имение, откуда поэт сбежал, опасаясь, что его убьют, и пешком, в крестьянском платье, добрался до Сорренто, где жила его сестра. Но, тоскуя по кружку придворных (не в смысле «царедворцев лукавых», а в смысле изысканных, утонченных, стоящих на высоте своего века собеседников, чьи суждения приводит Кастильоне в «Придворном»), просит позволения вернуться, и Альфонсо д’Эсте это ему разрешает. Но мания преследования (биполярное расстройство, как пишут современные биографы) прогрессирует: поведение Тассо становится настолько неадекватным, что Альфонсо из самых лучших побуждений отправляет его на лечение в госпиталь святой Анны, где какое-то время, не столь и длительное, его действительно держат в изоляции, но потом предоставляют просторные апартаменты, допускают посетителей, дают возможность писать: об этом свидетельствуют дошедшие до наших дней подлинные письма поэта. Через семь лет он покидает лечебницу, хотя и не чувствует себя здоровым: усиливаются мигрени, слабеет память. В конце жизни он сам пришел в монастырь святого Онофрия в Риме, где и умер, чуть ли не в тот самый день, когда его, как некогда Петрарку, должны были увенчать на Капитолии лавровым венком.

Эту трагедию творца, жившего в «вывихнутый век», романтическое сознание преобразовало в историю безумной страсти поэта к одной из сестер герцога, который жестоко отомстил, заключив Тассо в сумасшедший дом. Сложилась одна из многих легенд, которые импонировали и самой избранной, и самой широкой публике, приближая «гениев», живших в далекие эпохи, к современности и, наоборот, распространяя романтизм на все времена. Кульминационные моменты легенд, в которых наиболее ярко воплотилось противостояние «гения» и толпы (пресловутое романтическое двоемирие) находили выражение в картинах художников романтической школы: Эжен Делакруа изобразил Тассо в темнице, за решеткой, одетым в отрепья: у решетки толпятся зеваки, кто-то с насмешкой тычет пальцем в исписанные листки…

От такого сгущения красок недалеко и до прямой мистификации, которыми увлекались, в которые верили пылкие люди романтического века (вспомним хотя бы «Песни Оссиана» или «средневековые» поэмы Томаса Чаттертона). Подобной подделки, хотя и куда менее талантливой, удостоился и Тассо.

В 1800 году в Париже появляются Les Veillées du Tasse [18] – «Бдения Тассовы», ламентации, якобы записанные самим поэтом во время его пребывания в госпитале святой Анны. Их автор, Джузеппе Компаньони, итальянский эмигрант, явно работал на конъюнктуру: сочинив 30 текстов (в итальянском издании их стало уже 34), представил их как рукопись, найденную в 1794 году в одном из обветшавших феррарских замков. Тексты эти сметаны на живую нитку в подражание самым популярным веяниям эпохи: эмоциональный накал напоминает Оссиана, элегический настрой – Юнга, исповедальность – «Страдания молодого Вертера» или, если учесть, что Компаньони – итальянец, «Последние письма Якопо Ортиса» – жестокий эпистолярный роман Уго Фосколо. «Бдения» тоже оформлены как роман в письмах, повествующий о чрезвычайной, титанического масштаба любви, лишающей рассудка; записки «Тассо» полны неистовой