Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

мая герои посещают Сидзуоку (静岡) и Симаду (島田). Вторая поездка – сразу после свадьбы: в июне герои отправляются в Фудзикаву (藤川) и Мия (宮). Третий раз героиня проезжает по То: кайдо: после смерти отца, на дворе конец ноября, и они с мужем оказываются в Камэяме (亀山) и Кусацу (草津). Наконец, в последнее путешествие супруги отправляются зимой через двадцать с лишним лет после третьей поездки, и посещают Нагою (名古屋) и Кувану (桑名).

«То: кайдо: годзю: санцуги», в отличие от «Хидзакуригэ», представляет читателю гораздо более подробные описания самих маршрутов перемещения героини и ее мужа. Пространство То: кайдо: постепенно утрачивает свою дискретность, приобретая скорее образ непрерывного потока связанных между собой ретроспекций. Героиню, чьими глазами воспринимаются путешествия, гораздо больше интересуют теперь лирические пейзажные зарисовки, воспоминания о тех или иных исторических событиях или личностях, связанных с местами, которые она проезжает. Однако не чужд ей и традиционный для эдосской литературы о путешествиях практицизм – например, повсеместно в тексте новеллы встречаются упоминания о знаменитых местных товарах мэйбуцу. Многие из них остались неизменными со времен литературы более ранних эпох, в том числе и «Хидзакуригэ». Так, героиня Окамото Каноко отмечает лепешки-моти из Абэкавы (安倍川) (в аналогичном эпизоде «Хидзакуригэ» герои, заплатив за них втридорога, оказываются обмануты) или картофельный суп из Марико (丸子) (в «Хидзакуригэ» – сцена драки супругов в чайном домике, где подают этот суп). С некоторой грустью героиня, однако, говорит и о постепенном упадке, об уходе в прошлое традиций и обычаев, например:

Что до Наруми, некогда славившегося своими тканями в белую крапинку, то теперь там остались всего одна-две лавки, торгующие ими. А ведь раньше во всех этих домах в старинном стиле, уныло тянущихся вдоль дороги, изготавливали ткани, и владельцы их процветали. Так сказал нам рикша [Пер. по: 7].

Если в «Хидзакуригэ» все события воспринимаются героями непосредственно, в реальности настоящего, героиня «То: кайдо: годзю: санцуги» постоянно обращается к своим воспоминаниям о путешествиях, перемежая рассказы о прошлом с жизнью в настоящем, где ей около сорока лет и она находится на пути в Кувану. Не меньшее значение для формирования хронотопа То: кайдо: в новелле имеют и беседы героев с мужчиной по имени Сакураи (作楽井), заядлым путешественником, вот уже более двадцати лет разъезжающим по тракту.

Есть на То: кайдо: люди особого склада, странники по натуре, и их довольно много – объяснил мне муж [Пер. по: 7].

Сакураи, будучи таким странником, становится для героини проводником в понимании истинного смысла путешествия, дороги одновременно как возвращения к своим историческим корням и движения жизни [8, с. 306]. Сакураи – олицетворение человека из прошлого, хранителя традиций То: кайдо: и его поселений, а его сын – воплощение «странника» в новом прочтении: очарованный красотой То: кайдо: и его историей, он намеревается сделать его «величайшим туристическим маршрутом новой Японии».

Одновременно с реальным опытом странствий, собственным и транслируемым Сакураи, героиня переживает и метафизическое путешествие, выражающееся прежде всего в воспоминаниях о тех или иных выдающихся деятелях, связанных со знаменитыми местами То: кайдо:. Исследователи насчитывают 53 персонажа (по количеству почтовых станций тракта), как реальных, так и фантастических, с которыми «встречается» на То: кайдо: героиня, которая в финале становится одной из них – этих путников, увековеченных в дороге тем или иным образом [9, с. 193]. Прежде всего, конечно, через новеллу красной нитью проходят образы Тикусая и его спутника, которым уподобляются героиня с мужем, в лучших традициях японской путевой литературы, в том числе, «Хидзакуригэ», путешествующие вдвоем. О Тикусае в новелле вспоминают через другую, не менее важную, фигуру поэта-странника Мацуо Басё: (松尾芭蕉, 1644–1694), когда муж героини цитирует его стихотворение с отсылкой к персонажу Томияма До: я.

Героиня и ее муж буквально следуют путями Тикусая и Басё:, особенно ярко это проявляется в конце новеллы, когда из Нагои они едут в Кувану. В Нагое Тикусай находился несколько лет, прежде чем двинуться дальше в путь; Кувана же – место странствий Басё:, отраженных в сборнике «Зимние дни» («Фую-но хи», 冬の日, 1684) [9, с. 190–191]. Подобный маршрут, представляющий собой своеобразный ответ героини новеллы поэту Басё: сквозь время, замыкает круг идиллического времени «То: кайдо: годзю: санцуги», неотделимого от конкретного, единого пространства родной страны, цикличного и воспроизводящего себя во множестве поколений (Сакураи и его сын, героиня и ее сын), и хоть и репрезентирующего широкую картину жизни, но тем не менее герметичного по отношению к историческому, эпохальному времени. Глазами героини читатель наблюдает ностальгическую картину медленного декаданса, постепенного вымирания традиций и нравов японской провинции, при этом никакие общественные потрясения современности в «То: кайдо: годзю: санцуги» не упоминаются. Путешествие, по сути, происходит лишь вглубь душевных переживаний героини, которой это действительно необходимо – вспоминая молодость, время, проведенное с отцом, свадьбу и семейные будни, героиня осознает, что ей всегда недоставало чувства собственной «оригинальности», аутентичности своей жизни. С юности она находилась сначала в тени отца, помогая в его исследованиях, в том числе делая копии иллюстрированных свитков, затем последовала за интересами мужа. Но, как замечает сама героиня, «если я пыталась нарисовать что-то свое, хоть что-нибудь самобытное, ничего не получалось» (Пер. по: [7]). Поездки по То: кайдо: и общение с Сакураи и его сыном, обращение к великим предшественникам помогают героине разделить с ними собственный индивидуальный опыт, осознать его ценность, преемственность и обрести наконец голос и место в постоянно меняющемся мире.

Поиск собственного «я» в новелле имеет еще один интересный аспект: если принять во внимание, что в центре повествования «То: кайдо: годзю: санцуги» находится женщина, ее «путь к себе» может прочитываться и в более глобальном отношении как нахождение женщиной своего места в новом мире. Начало XX в. в Японии стало временем больших перемен в общественном положении женщин, эпохой, когда более современные пути сочетались с более традиционными. Героиня «То: кайдо: годзю: санцуги», как и большинство женских персонажей Окамото Каноко, нарциссична, ее внимание практически всецело приковано лишь к личностным вопросам, что, как упоминалось выше, прослеживается в целом в хронотопе новеллы, представляющем собой внешнюю проекцию героини, форму освоения ей мира путем экстраполяции личного бытия. Путь героини отражает двойственность пространства и времени, в которых она находится: она одновременно утверждает себя аутентичной, оригинальной, свободной от фигур мужчин, в тени которых находилась до этого, но осуществляется эта манифестация путем обращения к прошлому, к традиционной стороне жизни, и полного отделения героини от отца, мужа и сына в финале новеллы так и не происходит. Но в этих отношениях героини с прошлым, настоящим и будущим основополагающее