Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

Рассела и Л. Г. Моргана, «Воля к власти» и «По ту сторону добра и зла» Ф. Ницше, биографии У. Морриса и Платона, несколько обзорных сочинений по философии, истории и географии. Особняком стоят «Утопия» Т. Мора и «История утопической мысли»[222]. Библиографических единиц на японском языке 17, в том числе «Словарь буддизма» Ода Токуно и сочинения по буддологии, перевод Корана, собрание сочинений Л. Н. Толстого, некое сочинение по евгенике, «История евреев», «Словарь арабского халифата» и т. д.

В некотором смысле можно рассматривать эти перечни как своего рода ключ к пониманию контекста «Разбора восточного учения о Великом единении». Сразу после книжного списка следует оглавление важнейших разделов книги, выделенных автором. Всего их шесть (и столько же цзюаней), каждый сопровождается расшифровкой:

1) доктрина датун-сяокан (大同小康) Конфуция и Мэн-цзы с приложением их биографий, написанных Сыма Цянем;

2) доктрина естественности (自然) Лао-цзы и Чжуан-цзы с приложением их жизнеописаний;

3) «Учение о выгоде» и описание «эпохи без правителя» Ян Чжу с приложением его биографии;

4) «Учение о равной ко всем любви» Мо-цзы (школа рыцарей);

5) Иисусово учение о любви к людям (爱人) с приложением толкований Льва Толстого;

6) обозрение буддийского учения о барке милосердия и былых перерождениях Будды.

Простое перечисление этих предметов может привести к существенным искажениям в восприятии. Так, У. Теобальд в электронной энциклопедии ChinaKnowledge.de относил труд Лю Жэньхана к традиционному жанру сюэань (學案) – «философской генеалогии», характеризуя его как «очерк развития Ста философских школ эпохи Чжаньго, а также описание восприятия китайцами буддизма и христианских идей» [9]. Чтобы удостовериться, что такой подход ведет к упрощению, достаточно обратиться к последовательному чтению «Дунфан датун сюэань». Например, описывая гедонистическую доктрину Ян Чжу, Лю Жэньхан обращался к опыту легендарного основателя Спарты Ликурга [3, с. 53]. Далее он переходит к изложению теории возникновения цивилизации в долинах великих рек, ссылаясь на всеобщую историю Мейерса [3, с. 61]. В следующем цзюане, посвященном моизму, Лю Жэньхан явно демонстрировал последствия общения с Ху Ши, поскольку пытался моистскую доктрину трактовать в терминологии сциентизма и даже ссылался на Н. Коперника [3, с. 95]. Говоря о пацифизме моистов (он использовал английский термин antimilitarism), Лю Жэньхан проводил параллели с «Градом Божьим» блаженного Августина [3, с. 99–100]. Более того, именно Лю Жэньхана мы можем считать первым китайским мыслителем, который последовательно сформулировал основы принципиально новой для этой культуры дисциплины – истории науки. Лю прямо заявил, что данный Мо-цзы задел был полностью забыт уже в эпоху Хань, после которой естествознание в Китае практически не развивалось, хотя в иных областях (изобретение векселей) на века опережало «белую расу» [3, с. 123]. Далее мыслитель поместил примечательную таблицу, которая должна была суммировать наиболее выдающиеся открытия в истории западной науки [3, с. 124]. В таблице было четыре колонки: английское написание фамилии, даты жизни, китайская транскрипция фамилии и краткая суть открытий. Таблица открывается именами Н. Коперника (可白尼) и И. Гутенберга (戈丁比); большинство имен помечено иероглифом «просветитель» (明). В одном ряду с изобретателем станков Р. Аркрайтом и братьями Монгольфье оказался и М. Лютер, который характеризовался как «религиозный революционер» (宗敬革命). Рядом с именами В. Рёнтгена, Г. Маркони и Т. Эдисона помещены Ч. Дарвин, Ж.-Б. Ламарк, О. Конт, Ж.-Ж. Руссо, завершает перечень П. А. Кропоткин – создатель учения о взаимопомощи [Там же].

В известном смысле данные пассажи труда Лю Жэньхана вполне можно сопоставлять с «Очерком всемирной истории» Г. Уэллса, китайский перевод которого, как известно, осуществил Лян Цичао с сыновьями. Их, как и самого Жэньхана, явно привлекал позитивистский оптимизм, а также всеохватность очерка Уэллса. Достаточно процитировать несколько пассажей: «Человечество еще пребывает в стадии юношества. Все беды его происходят не от старости и истощения, а от все возрастающей и еще недисциплинированной силы. Когда мы рассматриваем историю как один общий процесс… когда мы видим неукоснительное стремление жизни ввысь, к полному предвидению всяких обстоятельств и власти над ними, тогда мы видим надежды и опасности нашего времени в их истинных размерах» [10, с. 460].

Собственно, сама композиция религиозно-философского трактата Лю Жэньхана должна была подвести читателя через воспоминания о древнекитайских общественных идеалах и познание западных доктрин к пониманию идеального состояния общества. Не случайно в пятом цзюане, посвященном христианству, немалое место занимают современные на тот момент модификации этого учения, например сен-симонизм или «новое христианство» Б. П. Анфантена [3, с. 186]. Дальнейшее изложение закономерно приводит к доктрине анархизма, который в 1920-х гг. привлекал китайских интеллектуалов сильнее всего. Несколько неожиданным в данном контексте будет переход от изложения истории женитьбы бывшего монаха М. Лютера на бывшей же монахине К. фон Бора к Л. Н. Толстому [3, с. 199–200]. Графа из Ясной Поляны прежде всего рекомендуют как автора «Войны и мира», «Анны Карениной» и «Воскресения», а далее помещают в контекст русской литературы, из которой Лю Жэньхану известны имена И. С. Тургенева и И. А. Гончарова, а также супруги писателя – Софии, урожденной Берс [3, с. 200–201]. Особенный интерес Лю Жэньхана вызывает толстовская философия противопоставления массовых процессов действиям индивидуальных героев, которая признается «не имеющей аналогов ни в одной литературе мира» [3, с. 201]. Далее закономерно заходит речь о непротивлении злу насилием и пантеистической позиции позднего Толстого [3, с. 202]. Естественно, что стремление Толстого отыскать универсальный моральный пример в любом вероучении не могло не привлекать Лю Жэньхана. Толстовскую summa христианства и других религий (включая даосизм) китайский мыслитель свел в единую таблицу. Характерно, что он не пытался скрывать резкого антисциентизма Льва Николаевича, но не давал этому никакого комментария [3, с. 210–213].

Шестой цзюань трактата Лю Жэньхана, формально посвященный буддизму, вводится историей развития религии и философии (включая таблицы по древнегреческой мифологии), причем очерк философии Нового времени приводит к описанию утопической мысли. Не менее одной страницы заняло в этом контексте изложение содержания уэллсовской «Современной утопии», а точнее тех позитивных черт, которые в ней усматривались и служили отправной точкой для собственных рассуждений Лю Жэньхана [3, с. 335–336].

Рассматривая содержательные особенности «Современной утопии», мы точно можем определить как привлекательные для Лю Жэньхана черты идеала Уэллса, так и то, о чем он предпочел умолчать. Собственно, контекст создания уэллсовской утопии был Лю знаком. Во всех изданиях «Британской энциклопедии» жанр трактата-романа Г. Уэллса определялся как «платоновское умозрение», автор попытался создать синтетический образ идеального государства, который открывался внутреннему взору викторианца среднего класса. В сущности, любой утопист пытался преодолеть зазор между ускоряющимся темпом общественного и технического прогресса и социальной деградацией, поэтому в Британии и США рубежа XIXXX вв. распространились (в терминологии Л. Мамфорда)