Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 20–40-е гг. XX в. (на материалах Ставрополья и Терека) - Александр М. Пантюхин

мирян[479]. Например, в Северной Осетии обновленцы пытались представить себя выразителями осетинского национально-религиозного самосознания.

Со смертью патриарха Тихона 7 апреля 1925 г. и избранием на архиерейском совещании в Донском монастыре Местоблюстителем Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского) начался новый этап церковно-государственных отношений, во многом предопределивший поведение обновленческих лидеров[480]. Органы советской власти сделали ставку на новый раскол Патриаршей Церкви (григорьевский): одну часть предполагалось соединить с обновленцами на предстоящем II обновленческом Поместном Соборе, другую – раздробить на несколько частей с помощью борьбы за местоблюстительство крупных иерархов между собой. В первом случае предполагалось задействовать настроения верующих – стремление к объединению Церкви. Во втором случае расчет делался на возможную корысть и властолюбие иерархов.

После отказа от проведения Вселенского собора, потери надежды на воссоединение обновленцев и Патриаршей Церкви, распада анархистско-обновленческих групп сократилось влияние обновленцев на верующих. С 1925–1927 гг. практически прекратилась государственная поддержка обновленчества. ОГПУ встало на путь инициирования «правых» расколов и борьбы за власть в Церкви. Также значительно усилилась пропаганда атеизма среди населения с помощью организованного в 1925 г. Е.М. Ярославским «Союза безбожников»[481]. Был выбран удачный момент для организации атеистической агитации – время массовых расколов Церкви, что представлялось в глазах верующих как неистинность религии. В это же время на Северном Кавказе местные органы советской власти продолжали оказывать свое покровительство обновленческому течению[482].

В 1926 г. начался постепенный перелом позиций в пользу Патриаршей Церкви. К началу года в Ставропольском округе Северо-Кавказского края действовало 22 обновленческих храма и 70 священнослужителей, в Терском округе – 10 храмов и 26 священнослужителей, в Карачаево-Черкесском автономном округе – 9 храмов и 21 священнослужитель, в Кабардино-Балкарском автономном округе – 9 храмов и 13 священнослужителей, В Северо-Осетинском автономном округе – 31 храм и 62 священнослужителя, в Чеченском автономном округе – 9 храмов и 12 священнослужителей[483].

Анализ архивных документов позволяет увидеть, что в Ставропольском и Терском округах еще до 1926 г. произошел крутой перелом в пользу Патриаршей Церкви. На 1 января 1926 г. в Ставропольском округе действовало 133 канонических храма, а в Терском округе – 111. В то же время в национальных округах православные храмы Патриаршей юрисдикции практически отсутствовали: два храма действовало в Карачаево-Черкессии и один в Северной Осетии, также в Чечне находилось 4 безместных священника[484].

В 1926 г. на Северном Кавказе местные органы советской власти вновь усилили работу по административной поддержке обновленчества в его борьбе с Патриаршей Церковью. Анализ архивных документов позволяет выделить следующие причины усиления поддержки обновленчества, несмотря на сворачивание этого курса в столице и центральных регионах страны: во-первых, фактический уход Патриаршей Церкви в подполье в связи с усложнением процесса регистрации; во-вторых, поддержка канонической Церкви богатыми и антисоветскими слоями населения; в-третьих, попытки верующих воспользоваться активным избирательным правом[485]. К 1 января 1926 г. на Северном Кавказе насчитывалось 9 обновленческих архиерейских кафедр против трех Патриарших, 2164 «синодальных» священнослужителей и 1916 патриарших. В Северо-Кавказском крае тогда располагалось 876 обновленческих приходов, что составляло более 25 % всех обновленческих храмов Советского Союза[486]. К октябрю число обновленческих храмов увеличилось до 960 за счет закрытия «тихоновских» общин и передачи культовых зданий в руки «синодалов»[487]. То есть именно на Северном Кавказе, наиболее зараженном контрреволюционными и «правыми» религиозными идеями, обновленчество насаждалось с особой силой.

Например, в г. Владикавказе в 1927 г. действовало 13 православных храмов, из которых 9 принадлежали обновленцам, один Патриаршей Церкви, а еще три храма обозначили свою принадлежность не по юрисдикционному признаку, а по этнообрядовому (2 осетинских и 1 грузинский)[488]. Уже в 1928 г. в антирелигиозных отчетах «Союза безбожников» указывалось, что в г. Владикавказе «официально существует только обновленческая церковь», несмотря на то, что еще действовали храмы других православных юрисдикций[489].

К 1926 г. Патриаршая Церковь на Северном Кавказе уже усилилась настолько, что стало возможным разделить Ставропольскую и Кубанскую епархию, восстановленную в 1923 г. и возглавляемую епископом Иннокентием (Летяевым). 7 августа 1926 г. он был переведен на Краснодарскую кафедру, а на его место был назначен архиепископ Иннокентий (Ястребов).

Издание митрополитом Сергием (Страгородским) знаменитой Декларации 29 июля 1927 г. дало возможность получить официальное признание и регистрацию Патриаршей Церкви органами государственной власти и восстановление канонического общения с восточными патриархами (с рекомендацией патриархов Дамиана, Григория и Василия III восстановления канонического общения с обновленцами[490], что означало существования в их глазах двух частей одной Русской Церкви – Патриаршей и Синодальной). Это же событие стало толчком к организации ряда «правых» расколов. В западно-германской историографии сложилось мнение о капитуляции Патриаршей Церкви во главе с митрополитом Сергием перед обновленцами[491], что выразилось в окончательном признании Церковью советской власти.

С 1928 г. Ставропольскую кафедру (Патриаршей юрисдикции) возглавлял видный архиерей того времени – архиепископ Серафим (Мещеряков). Патриаршие архиереи Северного Кавказа выгодно отличались от обновленческих епископов. В 1920-е гг. только около половины епископов обновленческого поставления имели пострижение в монашество или рясофор[492]. Архиереи «старого поставления», т. е. рукоположенные в епископский сан до мая 1922 г. оказывались под жестким контролем Священного Синода и ОГПУ, либо через покаяние возвращались в Патриаршую Церковь.

Обновленцы Северного Кавказа, чтобы предотвратить нарастающий кризис, были вынуждены сформировать новую идеологическую систему. Сохранив идею полной лояльности советской власти, обновленцы развили мысль о спасении православия. Виновниками церковного кризиса объявлялись т. н. «тихоновцы» (Патриаршая Церковь), а с 1928 г. и «буевцы» («иосифляне»).

На Ставрополье «непоминающие» были представлены последователями епископа Алексия (Буя). В мае 1928 г. епископ Алексий совещанием «иосифлянских» архиереев был «назначен» управляющим приходами на Северном Кавказе[493]. Благочинным приходов Ставрополья стал священник В.П. Перепелкин. Иосифляне развернули на Ставрополье жесткую борьбу за приходы, перетянув в свою юрисдикцию несколько Патриарших храмов. Но вмешательство ОГПУ остановило расширение «буевского» движения на Ставрополье. Благочинный был арестован, а оставшиеся «непоминающие» ушли «в катакомбы». Большой вклад в разгром буевцев внесло и обновленческое духовенство Северного Кавказа, несмотря на то, что органами государственной власти отмечалось о неспособности «синодалов» на идеологическое противостояние и навязывание обновленчества административным путем[494].

Рубеж 20-30-х гг. XX в. ознаменовался изменением внутренней политики СССР, связанной со свертыванием НЭПа и взятием курса на форсированную индустриализацию и коллективизацию страны. Государство, отказываясь от частной инициативы в экономике, сделало шаги в сторону ужесточения общественной и религиозной жизни в стране. Советская власть уже не нуждалась в лояльных религиозных организациях для упрочения социальной опоры в среде верующих, но выступала за постепенное исчезновение альтернативных идеологических конструктов. При этом органы государственной власти имели заинтересованность в церковном имуществе, которое можно было использовать на нужды промышленности и сельского хозяйства.