Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 20–40-е гг. XX в. (на материалах Ставрополья и Терека) - Александр М. Пантюхин

в архиереях, и нередко арест епископа приводил к закрытию кафедры. Проживавший же некогда в г. Владикавказе избранный в епископа А.П. Малиновский умер еще в 1931 г.[512]

Таким образом, 1920-е гг. стали временем расцвета обновленчества, укрепившегося благодаря нескольким причинам: во-первых, развитие в марксистско-ленинском учении направлений сотрудничества с религией в целях превращения в идеологический инструмент (А.В. Луначарский, Л.Д. Троцкий) окончилось воплощением в жизнь идеи использования религии в государственных целях для приобретения социальной опоры в верующих массах; во-вторых, левые течения в православии, выступавшие за легализацию Церкви в новых условиях, смогли закрепиться благодаря заявлениям о лояльности советской власти и сотрудничеству с государством в подавлении «правых» течений в Церкви; в-третьих, формальный обход канонов обновленческими лидерами, тяжелая ситуация на православном Востоке и проблема схизматических автокефалий Болгарии, Грузии и Украины обеспечили обновленцам внешнее признание.

Обновленцы удерживали монополию в религиозной жизни Ставрополья с 1923 по 1925 гг., Терека – с 1923 по 1929 гг. Противодействие духовенства, поддерживающего линию патриарха Тихона, подавлялось административными методами. Государственная поддержка обновленчества на Ставрополье и Тереке продолжалась все двадцатые годы, без переключения в 1926 г. на протекторат по отношению к григорьевскому расколу (ВВЦС).

Несмотря на то, что власть добилась выражения полной лояльности от Патриаршей Церкви, в 1926–1927 гг. усилились репрессии против духовенства. Толчком к этому послужили Соловецкое послание заключенных архиереев мая 1926 г., попытка тайных выборов патриарха осенью 1926 г., временное исполнение обязанностей Заместителя Местоблюстителя в конце 1926 – начале 1927 гг. митрополитом Иосифом (Петровых) и архиепископом Серафимом (Самойловичем), осуждение «григорьевцев», усиление неконтролируемых ОГПУ катакомбного и иосифлянского движений в 1927–1929 гг.

Отошедшие от обновленчества анархистские группы также не получили поддержки в силу своей маргинализации и сектантизации и вскоре распались, чаще всего со смертью или уходом своих лидеров. Раскол обновленчества на «синодальное» и «анархическое» и последовавший затем кризис последнего стали закономерным завершением оккультно-мистических поисков русской интеллигенции в условиях раннесоветского общества.

С ужесточением антирелигиозной политики в 1929 г. обновленчество, также как и другие конфессии СССР, испытало организационный кризис. Его усугубило поражение в противостоянии с Патриаршей Церковью в 1923 г. Некоторые обновленческие лидеры отличались карьеризмом и нередко не воспринимали обновленчество как «истинную» Церковь. Многие архиереи и священники продолжали подчиняться Священному Синоду только благодаря признанию обновленчества другими Поместными Церквами с 1924 по 1935 гг. В связи с этим раскол часто воспринимался как противостояние двух равноправных частей одной Церкви.

В 1930-е гг. обновленцы полностью зависели от воли органов государственной власти. Сначала были закрыты все обновленческие духовные учебные заведения и печатные органы. Это было связано с переходом к поддержке григорьевского раскола, а затем с полным отказом от сохранения на территории СССР религиозных структур. На Ставрополье местные органы государственной власти сохраняли свою частичную поддержку обновленчества до середины 1930-х гг., стараясь осуществлять ее в русле советского религиозного законодательства. Основной удар был нанесен по Патриаршей Церкви, которая в 1934 г. лишилась на Ставрополье, а в 1937 г. – на Тереке даже епархиального управления. На Ставрополье и Тереке осталась только одна обновленческая епархия, в 1937 г. также на семь месяцев лишенная руководства из-за ареста и пребывание в Ставропольской тюрьме обновленческого митрополита Василия Кожина[513].

3.2. Кризис обновленческого движения во второй половине 30-х – 40-е гг. XX в.

В связи с резким уменьшением количества приходов, обновленческий Синод был вынужден идти на крайние меры – 25 марта 1934 г. было принято постановление, предписывающее принимать в обновленчество священнослужителей только вместе с приходами[514]. 29 апреля 1935 г. под давлением НКВД были «самораспущены» Священный Синод, митрополитанские и епархиальные управления[515]. Вторая половина 1930-х гг. была ознаменована массовыми репрессиями против партийных, общественных, хозяйственных, культурных и религиозных деятелей.

На фоне структурного кризиса обновленческой церкви второй половины 1930-х гг. в 1934–1936 гг. начались репрессии и против обновленческих деятелей. К 1938 г. в составе обновленческого клира оставалось 60 архиереев, из которых только 7 было старого поставления. Остальные епископы возвратились в Патриаршую Церковь, либо находились в местах лишения свободы. Некоторые были расстреляны. Однако это не помешало продолжать односторонние заявления о лояльности советской власти[516].

Интересно проследить динамику угасания обновленческой приходской жизни на Ставрополье и Тереке в 30-е гг. в сравнении с Патриаршей Церковью. На 1 июля 1931 г. в Северо-Кавказском крае, объединявшем тогда территории Донской и Кубанской областей, Ставропольского и Терского округов, Дагестанской АССР, Адыгейской, Кабардино-Балкарской, Карачаевской, Северо-Осетинской, Черкесской и Чечено-Ингушской автономных областей, насчитывалось 115 Патриарших и 69 обновленческих приходов[517].

К началу 1936 г. на территории Северо-Кавказского края, из которого в 1934 г. был выделен Азово-Черноморский край, насчитывалось 96 Патриарших и 57 обновленческих приходов, а к середине года уже их оставалось 74 и 48 соответственно[518]. Всего на территории Северо-Кавказского и Азово-Черноморского краев весной 1936 г. насчитывалось 632 действующих храма и 1402 священнослужителя [519].

Обновленцы сохраняли некоторые храмы только благодаря неканонич-ности священнослужителей (которые в силу этого не могли перейти в Патриаршую Церковь), а также религиозной индифферентности некоторых прихожан. Прихожан, посещавших обновленческие приходы, можно условно разделить на несколько групп: во-первых, верующие отдаленных местностей, где отсутствовали другие приходы; во-вторых, националисты и автокефалисты; в-третьих, верующие, полагающие, что русское Православие разделилось на равнозначных «сергиевцев» (Патриаршая Церковь) и «витальевцев» (обновленцы); в-четвертых, интеллигенция крупных городов, нередко воспринимавшая обновленческие богослужения как театрализованное действо.

Обновленческие приходы Ставрополья и Терека были объединены в единую Северокавказскую митрополию (позднее – Ворошиловская и Орджоникидзевская), в 1935–1945 гг. возглавлявшуюся обновленческим митрополитом Василием Кожиным. Обновленцы северокавказского региона в начале 1940-х гг. сохраняли относительно сильные позиции только благодаря наличию храмов во всех крупных административных центрах и религиозной безграмотности большинства верующих, готовых идти в любой храм, сохраняющий традиционную обрядность.

Управляющий Ворошиловской и Орджоникидзевской обновленческой епархией митрополит Василий Кожин до самого приезда архиепископа Антония (Романовского) на каноническую Ставропольскую кафедру пытался подчинить и храмы Патриаршей юрисдикции[520], чтобы добиться полной монополии обновленчества на Ставрополье и Тереке. Он, считаясь одним из авторитетнейших обновленческих иерархов и наиболее вероятным преемником А.И. Введенского на посту Первоиерарха «Православных Церквей СССР», использовал это обстоятельство для давления на верующих и духовенство Патриарших приходов. Кстати, он единственных из всех обновленческих архиереев поддержал авантюру митрополитов Виталия (Введенского) и А.И. Введенского по патриаршей интронизации последнего, за что был награжден правом ношения второй панагии[521].

22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война. С первого дня войны ослабела антирелигиозная кампания в печати. 22 июня 1941 г. обновленческие руководители выступили с патриотическим воззванием к населению с призывом защищать Родину подобно многим русским святым[522]. Первые месяцы войны ознаменовались для А.И. Введенского религиозно-патриотической работой. Не остались