Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Почему ужасная правда, которую призван сказать Иона, опасна для него? Во-первых, опасность временна – но это искупает его и всех остальных в «полноте времени» (Гал 4:4). Почему мы должны отвергать мысль о том, что самые сокровенные инстинкты, направляющие нас, действуют в наших же интересах – с учетом всего – и что их действие охватывает максимально долгий период и максимально широкий социум, даже если за это придется заплатить – принести жертву – в настоящем? Во-вторых, очевидно, что столкновение с последствиями неверной – греховной – «нацеленности» очень опасно, если принять как данность то, что избегание (бездействие) и прямой обман (проступок), изначально ставшие причиной несчастья, совершались не без причин, пусть даже незначительных и невеликих. Если здание не поддерживается в должном состоянии, то объем работы, необходимой для его возвращения в правильный вид, не просто увеличивается – он умножается, поскольку одна дрянь тянет за собой не только другую, но и огромное множество других:

И пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую.

И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом,

он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями,

потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его;

всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни;

увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился Ему,

и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!

Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека.

И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много.

Мк 5:1–9

Это означает, что Иона и все те, кто призван говорить власти правду в глаза, – выразим это фразой, которую современные фарисеи запрещают даже произносить под страхом смерти, – неизбежно должны будут столкнуться со всеми опасностями, накопленными из-за греха. Конечно, это опасно и неотвратимо. Повторю: именно от незначительных опасностей, проявившихся изначально, пытались бежать все грешники, сделавшие эту опасность столь огромной. За это они заплатили возможностью принять участие в великом и истинно романтическом приключении их несчастной жизни, но – почему? Знакомый дьявол лучше неведомого Бога?

Сама сущность злобы заключена, во-первых, в каждом из мельчайших действий или мгновений бездействия, из совокупности которых сотворился ад; во-вторых, в самом существовании этого ада; и в-третьих – в форме трусливого, обидчивого, надменного духа, который стоял за каждым греховным поступком или неспособностью к действию, – и, учитывая те ужасы, которые творились в истории человечества и которые мы навязали себе сами, «верить» во все это гораздо легче, чем в Бога. Те, кто настоятельно твердит, что ада не существует, либо намеренно слепы – либо это баловни судьбы, которым повезло достаточно долго быть вдали от этого страшного царства и не учить его ужасные уроки. Однако через тьму мы выходим на свет, и это истина, которая открывается Ионе. Только спустившись в ад, – в тот самый ад, в котором пребывают жители Ниневии и который составляет сущность духа, приведшего их туда, – он по-настоящему сталкивается с реальностью Бога. Что это значит? Что суровая реальность зла – это самое убедительное доказательство существования Бога? Как это возможно?

Если зло действительно существует, и если реальность этой истины становится очевидной, как только мы встретимся со злом и увидим его в истинном свете, то противоположность зла настолько же реальна – даже в «простой» форме противоположного направления; даже в невыразимой форме альтернативы сошествию в ад. Если есть путь в бездну – мы можем идти в другую сторону. Почему мы должны предполагать, что есть некая разница между максимальным отдалением от Сатаны и восхождением по лестнице Иакова? Или мы готовы признать, что реален лишь ад – в облике надзирателя в Освенциме или ГУЛАГе, ликующего от своей власти; в облике настоящего дьявола, который с радостью вонзает свои вилы в других, пусть даже при этом сам неизбежно подчиняется еще большим вилам еще больших дьяволов? Только ад и идиотский нейтралитет, земля, где нет ни добра, ни зла, одинаково проклятая земля вечно выжидающих молчальников, – вот конечный пункт назначения тех, кто прячет голову в песок, слыша в пустыне льстивые сатанинские речи.

От таких предположений нас предостерегает не кто иной, как сам Христос, приходящий в ужасном облике судьи в конце времен: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр 3:15–16). Можно вспомнить и слова Льва Толстого о том, что бесконечная высь небес, раскинувшихся над нами, так же неизмерима, как глубина вечно зияющей бездны под нами. Разве неправда, что реальность Бога и необходимость строжайшего послушания открываются нам, ожесточившим свои сердца, не в манящем зове и даже не в голосе совести, – а в самые страшные моменты нашей жизни, которые становятся такими из-за последствий наших попыток убежать и спрятаться, как сделал это Иона?

Во всепоглощающем монстре разлада скрыто нечто большее, чем просто зверь и подземный мир: нечто личное и социальное, в дополнение к природе или адской бездне. Это большее – часть странного сопоставления образа и идеи, столь характерного для призрачной, неуловимой мысли, запечатленной в истории, от которой оставлена лишь суть. Ужасный Левиафан глубин – это пасть Аида, но в то же время это нечто живое и чрезвычайно ценное. Существо такого размера – по сути, полезный товар. Именно поэтому люди охотятся на китов на протяжении тысяч лет. На пике своего развития в середине XIX века китобойная промышленность была пятым по величине коммерческим предприятием в США и внесла значительный вклад в зарождающуюся промышленную революцию, которая опиралась на топливо, кости, мясо и кератиновые продукты, добытые из великих обитателей глубин. Факт этой ценности туши – часть комплекса смыслов, окружающих идею кита. Скотоводы измеряют богатство размером своих стад и отар – весом тел животных, о которых они заботятся и за счет которых живут, – и ни у кого нет тела больше, чем у гигантского кита. Таким образом, кит – это,