Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Если все это правда, то как можно говорить, что непреодолимый инстинкт, направляющий наше развитие, – интуитивное понимание осмысленной структуры и осмысленного продвижения, – не является подлинным отражением структуры бытия и становления? Разве можно умалять его, лишая его права считаться образом Бога в мужчине и женщине? В мире экзистенциального восприятия – в мире самого опыта (а возможна ли, в принципе, более фундаментальная реальность?) – смысл всегда предшествует материи. И воспринимаемый мир именно таков, несмотря на все протесты эмпириков об обратном. Фактов неимоверно много, их изобилие хаотично, их полнота непостижима, а сознание придает ценность этому хаосу, подчиняет его, расставляет все по своим местам и навсегда устанавливает благой порядок.

В соответствии с таким осмыслением Докинз отмечает: «Мы могли бы сказать, что нервная система использует краткие, экономичные слова для частых, ожидаемых сообщений, и длинные, не столь экономичные для редких и неожиданных». Эта эффективность – важнейшая часть процесса упорядочивания, часть способа, посредством которого наша языковая способность устанавливает базовые традиции и предпосылки своих моделей репрезентации. Со временем то, что проявляется как очевидное, кодируется все глубже, все рациональнее, все неизменнее. Это и есть тот самый столп традиции – посох, который оживает, когда его вонзают в землю; посох, вокруг которого вечно обвивается змея, меняющая свои обличья. То же самое, по-видимому, относится и к генетическому коду, который может мутировать случайным образом, но сохраняет главное, несмотря на эту случайность; восстанавливает критически важные участки со стопроцентной точностью, если их повредил процесс, вызвавший мутацию; и в то же время позволяет проводить необходимые эксперименты на периферии. Важность этого относительно недавнего открытия вряд ли можно переоценить, поскольку оно меняет сам наш подход к пониманию жизни, путей ее развития, возможностей сохранения того, что играет ключевую роль, и вариаций, которые допускают жизненно важные изменения; об этом мы еще поговорим.

Сверх того, Докинз – в том же духе – указывает, что мы можем моделировать будущее, абстрагируясь от прошлых закономерностей, и что для этого мы создаем воображаемые истории. Таким образом, структура реальности, по мнению эволюционного биолога и атеиста, отражается в фантазии и представлена в форме нарратива. Почему бы не применить эти слова к тем самым историям, на которых основана вся западная цивилизация? Еще из того же источника: «Естественный отбор встроил в нас способность моделировать мир таким, какой он есть, поскольку это было необходимо для восприятия мира». Его заключительные замечания?

И как только естественный отбор создал мозг, способный моделировать небольшие отклонения от реальности в воображаемом будущем, сама собой расцвела очередная новая способность. Так совершился еще один шаг к бурной фантазии, раскрывшей себя в снах и в искусстве, побег от обыденной реальности, не имеющий явных ограничений.

Возможно, это не побег, доктор Докинз, поскольку мы изображаем и описываем именно саму адаптацию. Не лучше ли назвать это странствием – таким, какое совершает Авраам, внимающий зову приключений, или Иаков, идущий по лестнице на небеса, или Моисей, который смотрит в сокровенные глубины реальности? Нет, это не побег, если речь не идет об инфантильности или патологии. Это сила воображения – обращение к драме; абстрагирование в трансцендентных реальностях «вымысла» – благодаря которой симуляция заменяет все, с чем не справилось бы простое «прямое восприятие», невозможное в любом случае. Что реальнее – умозрительные построения или данные, на основе которых они созданы? Что же вы скажете о математике, сэр, о вечном мире платоновских форм, или о жизненно важном, необходимом, незаменимом факте функционального идеала – необходимой предпосылке для любого восприятия «эмпирических данных, полученных через органы чувств»?

Если следовать этой логике дальше, тогда тот факт, что психологическая и глубинная физиологическая структура человека – это структура личности (по сути, иерархия приоритетов внимания и действия, каждый из которых носит определенный характер), дает нам основания предположить, что «среда», к которой эта личность адаптирована – а точнее, та среда, «моделью» которой она выступает, – в некотором смысле тоже является личностью. Можно возразить и сказать, что в чисто материальном мире это не может быть правдой, даже если это верно для совокупного социального мира, к которому непременно приспосабливается каждый человек и в соответствии с которым он «моделируется» (это было бы адаптацией к обществу, как к человеку, с которым требуется установить отношения). Истинность этого означала бы, что дух Библии и, если брать шире, мифологического мира есть «не что иное, как» отражение сферы взаимодействия людей в прошлом и настоящем. Однако если учесть, что и сама социальная сфера представляет собой адаптацию к материальному миру, лежащему в ее основе, и в силу этого выступает его моделью, это не такое уж большое упрощение – и оно точно не решает более глубокую проблему.

Почему мы предполагаем, что дух, дающий начало бытию и становлению – это нечто мертвое, бессознательное, бессмысленное и лишенное идентичности, когда адаптация к этой реальности потребовала сознания, телеологии, цели и личности? Неужели просто случай или даже произвольные требования человеческого общества организовали мир так, что одни моральные стремления способствуют жизни личности и общества, а другие – нет? Разве это не отражает сокровенную реальность? Если концепция Бога как Личности, так сказать, проверена временем – прагматичным способом – почему не счесть эту модель наиболее точной? Не будем забывать о том, что Бог Библии, о чем постоянно говорится в тексте и традиции, невыразим и, в конечном счете, непостижим – Он даже вне природы; вне времени и пространства (Исх 3:14; Иов 38–41; Ис 55:8–9). Вот почему даже величайший из пророков, сам Моисей, видит Бога лишь сзади, когда слава Господня проходит мимо него (Исх 33:17–23). Эта фундаментальная тайна божественного не устраняет возможности словесного описания целиком и полностью, поскольку в противном случае ни сама адаптация, ни ее понимание были бы невозможны. Напротив, похоже, что истина сродни или даже идентична иудеохристианской аксиоме и полученному на ее основе научному выводу, которые гласят, что космический порядок характеризуется его Логосом – его постижимостью – и что человеческий разум и душа могут и должны исследовать этот сокровенный порядок, постигать его и объединяться с ним.

Верно и то, что с будущим можно договариваться (при помощи жертв) и что верные приношения (как правило, в них мы жертвуем узкими интересами ради широких, а настоящим – во имя будущего) могут обеспечить изобилие, безопасность и появление новых возможностей в дальнейшем. Реальность лучше всего осмыслить как то, в отношении