Мы все нарциссы? Феномен нарциссизма от мифологии до патологии - Витторио Линджарди

Даже если мы вспомним явно посттравматическое воплощение детского рая – поместье Неверленд Майкла Джексона[29], – тем самым перекинув мост между бегством в мир детства и детской травмой, было бы несправедливо сводить нашего Питера Пуэра к нарциссическому комплексу, нежеланию взрослеть, отрицанию времени и страху перед старостью, бегству от реальности и отказе от вынужденных компромиссов с ней. Не стоит забывать старое наставление Джеймса Хиллмана: «Если бы специалисты по лечению неврозов были докторами философии, они смогли бы увидеть не только то, как много невротического в любой философии, но и то, как много философского в любом неврозе».

Летающий Пуэр, при всей своей неспособности останавливаться и пожинать плоды своих действий, – это еще и мир фантазии, живость воображения, очарование приключений, энергия деятельности. Это потенциал. Но поскольку потенциал требует собранности, Пуэр – это всегда фигура «недостаточная», требующая завершения, встречи с другим, даже если она упорно противится этому. Совершенно независимо от гендерной принадлежности, его завершением может стать только архетип Сенекса (старца), то есть Сатурн, которому присущи депрессивный настрой, тяжкий груз знания, авторитетность отцовской роли. Пуэр, не повстречавший Сенекса, рискует остаться цветком и завянуть, не успев дать ни плода, ни семени: это форма возможности, вечное состояние юношеского предвкушения. Сенекс же, не повстречавший Пуэра, рискует остаться суровым холодом, свинцовым падением в смертельную депрессивность своих символов – серпа и песочных часов. Сенекс и Пуэр – это полюса единого динамического механизма, они нуждаются друг в друге. Разрешение их конфликта зависит от посреднической функции психики, от возможности встречи их мировоззрений для интеграции противоположностей, которая часто становится целью психоанализа. Игнорировать интеграцию противоположностей рискованно: возможно, именно поэтому этруски поклонялись Тагесу, седовласому мальчику-духу, напоминающему образ puer senilis (старого ребенка), бородатого младенца, изображенного Альбрехтом Дюрером. Односторонняя структура Пуэра не имеет психического сосуда, способного вместить и удержать его текучее богатство, бурные стремления, позволить ему стать отцом самому себе. Переход от безудержной психики к сдерживаемой, от чисто пуэровского измерения к измерению Пуэра и Сенекса, непременно пролегает через соль слез. Пуэр – это, как пишет мой коллега Аугусто Романо, «расточитель, очаровательный и раздражающий, он разбрасывает вокруг себя семена, которые, возможно, будут использованы другими». Используя их, мы предаем его и в то же время отдаем ему дань уважения.

Размышления Лакана

Что же так напугало меня во сне, что я проснулся? Разве не ребенок подходил ко мне, несший зеркало?[30]

Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра»

Продолжая рассказ о Нарциссе, мы неизбежно упираемся в стадию развития ребенка, о которой писал Жак Лакан, опираясь на экспериментальные исследования Анри Валлона в области восприятия. Лакан назвал ее стадией зеркала и считал «структурным перекрестком» в формировании человеческой субъективности. Когда ребенок в возрасте от шести до восемнадцати месяцев смотрит на себя в зеркало и проявляет признаки узнавания себя, по утверждению Лакана, в его сознании начинает образовываться ядро своего Я. В этом возрасте моторная координация и идентичность ребенка еще незрелы. Узнавание себя в образе, отраженном в зеркале, восхищает, интригует и забавляет ребенка – по крайней мере, так кажется по его мимике. Так формируется его соматопсихическое единство, которое до этого момента не было гармоничным. Стадия зеркала – это обретение идентичности через отождествление (с собственным отражением) и в то же время непоправимый разлом, связанный с невозможностью воссоединения с зеркальным отражением. Разве не в том же состоит дилемма Нарцисса? Лакан пишет: «Этот Gestalt <…> символизирует двумя аспектами своего влияния ментальное постоянство Я, преобразуя одновременно ту отчуждающую функцию, к которой оно предназначено»[31]. Образ заменяет физическую реальность, образ, отражающий желание другого через взгляд матери, с которой ребенок идентифицирует себя, желание которой воспринимает как свое собственное. В этом смысле для Лакана Я, в отличие от центральной инстанции личности в так называемой «психологии Я», с самого начала отчуждено и практически «находится под угрозой» другого, который позволяет ему существовать. Глубинное ядро Я, говорит Лакан, параноидально. Здесь предвосхищается идея лакановского субъекта как структурно разделенного, и этим Лакан подчеркивает трагическое измерение стадии зеркала: ее сущность заключается в «изначальном разрыве», в котором бытие субъекта навсегда отделяется от его идеальной проекции. Таким образом, стадия зеркала – это один из драматических и парадоксальных переходов нашей жизни: одновременно со становлением Я мы навсегда отделяем себя от себя. И возможно, смысл пророчества Тиресия заключается и в этом тоже.

Лакан подчеркивает роль матери в этот основополагающий момент формирования нашей идентичности – именно она, держа ребенка на руках, произносит: «Это ты». «Зеркало, – отмечает Массимо Рекалькати, – дает ребенку возможность выстраивать свою идентичность через образ, который он воспринимает как образ идеального Другого». С одной стороны реальное, еще плохо координируемое тело ребенка, с другой – «нарциссическое великолепие, окутывающее его зеркальное отражение»: «Возникновение Я (moi), – продолжает Рекалькати, – происходит, таким образом, на фоне несоответствия между “здесь” и зеркальным “там”, между фрагментацией реального тела и нарциссическим единством идеального Я». Недостижимое единство, которое питает представление о себе, оживляемое «эротизацией соперничества». Стадия зеркала – это своего рода мираж, поскольку, как пишет Николо Терминио, «бытие субъекта никогда не совпадает с отраженным образом». Без встречи с «радикальной инаковостью, которая ожидает его за пределами зеркального миража зеркала», Я рискует потерять себя в своем двойнике. Для нарцисса отношения с другим являются лишь подтверждением игры зеркал. Не будем забывать, что у Фрейда нарциссизм означает отношения с собственным идеальным образом (идеальным Я) в процессе формирования Я. Мы рождаемся для себя посредством материнского тела (которое смотрит, ласкает, кормит) и отраженного тела. Отсюда и будущие формы любви, более зависимые или более отражающие. И снова вспомним Валери: «Любить – совсем не то, что целовать в воде отражение розы».

В 1967 году Дональд Винникотт, педиатр и психоаналитик, развил лакановскую тему с точки зрения реляционного подхода. Когда маленький ребенок смотрит на себя в зеркало, он редко бывает один. Рядом есть родитель, который ставит его перед зеркалом, отражающим образы их обоих. Они вместе празднуют этот момент, играют и смеются. Далее Винникотт высказывает прекрасную и важную мысль: открытие зеркала предполагает предшествующий опыт, при котором ребенок уже был «отзеркален» материнским взглядом, являющимся подлинным предшественником зеркала.

Что видит ребенок, когда он или она смотрит на лицо мамы? Я предполагаю, что <…> ребенок видит там самого себя или саму себя. Другими словами, когда мама смотрит на младенца, то, как она сама выглядит, имеет прямое отношение к тому, что она сама видит[32].