Мальчик, который спас Землю - Дидье ван Ковелер

Знаешь, я тут многое понял, отверг алкоголь, отчаяние и чувство вины. Когда увидимся, я буду новым человеком. Я заказал для тебя чудо, которое будет готово в январе: внедорожное кресло-амфибию. Я снова соберу свою команду, и мы, как раньше, поедем спасать дельфинов и устраивать саботаж на ветряках. Оставшееся нам время станет сплошным праздником – для нас и для них. Мы оба знаем, что этого хотела бы твоя мать, и мы все исполним. Я уже считаю дни.

Твой любящий отец

Я сжимаю в пальцах карту и вспоминаю нашу последнюю экспедицию на Северное море, четырех папиных друзей на «Зодиаке», дрон, которым он учил меня управлять. Дрон был загружен гиперкоррозирующей пеной, и мы вели его над самой ступицей лопастей. Лучший день рождения в моей жизни. Гасить морские ветряки, которые гробят звуковые локаторы дельфинов, гораздо интереснее, чем задувать свечи.

Я так разволновался, что схватил компьютер и ответил на почту адвоката.

Спасибо, папа! Я тоже изменился, сам увидишь. Перестал умирать. Мной занимается новый специалист: она научила меня подавлять боль усилием воли и лечить себя, ухаживая за Землей. Я тоже скоро начну выходить и хочу, чтобы ты первым делом отвез меня посмотреть на Большой Барьерный риф, чтобы проверить, помог я ему или нет. Я работаю в команде, как ты, но дистанционно, расскажу при встрече. Гениально, что ты не убивал полицейского.

Люблю тебя и считаю часы до нашего свидания.

Твой обновившийся сын

Я писал, и у меня отрастали крылья: мне удалось самостоятельно перебраться из кровати в кресло, и я поехал в атриум, чтобы съесть шоколадную пирамиду с соседями по этажу – волонтерами и ходячими больными. Их сейчас всего трое: Керри, Максим и Ясмина. Они сидели, колесо к колесу, перед домашним кинотеатром и без звука смотрели какую-то дурацкую киношку для подростков, а за их спинами на елке мигала гирлянда. Максим рассказал, что медсестры включают телевизор все раньше, чтобы наши – из «финалистов» – успели насладиться.

Максим – дуайен нашего этажа. Он был тут всегда, и в четырнадцать умрет от старости. У него синдром Хатчинсона-Гилфорда[2], он уже двадцать месяцев не растет, а все органы стремительно стареют. Эта болезнь называется прогерия[3]. Макс двигается и разговаривает, как старый дед, потерял зубы и волосы, а борода на морщинистом лице совсем седая. Врачи бессильны. Они разве что могут решить, в какой момент его нужно будет перевести из педиатрии в гериатрию для более пристального наблюдения и контроля. Три четверти времени он проводит в шлеме дополненной реальности[4], который в свой последний приезд подарили ему родители. За короткое оставшееся ему на Земле время Максим может прожить тысячу жизней.

– С днем рождения, Фаршированный Томат, – произносит он блеющим голоском.

– Спасибо, Гадкий Макс.

Соревнуясь с Фату, окрестившей нашего доктора Шреком, он дал прозвище всем на этаже. Мне грех жаловаться – по сравнению с Керрикики и Ясминабль. Он продолжает, протянув мне шлем:

– Дарю четверть часа.

Это половина того, что я получил при поступлении в больницу, а это значит, что его время ускоряется. Не хочу разлучать Максима со спасающей его реальностью даже на короткие пятнадцать минут, делаю огорченное лицо, жалуюсь на мигрень, мешающую насладиться щедрым подарком. Он широко улыбается беззубым ртом и сдвигает на глаза магическое устройство.

– Если не нравится, я переделаю, – говорит Керри и протягивает мне эскиз костюма новобрачного на листе формата А4. Я принимаю подарок и вежливо восхищаюсь линиями карандашного рисунка. Злюсь на себя, что слабо реагирую на робкие попытки заигрывания, которые она демонстрирует прилюдно, но тупые комментарии Максима каждый раз отравляют мои чувства… Внизу рисунка она написала крошечными буковками: «Счастливого свадебного путешествия в будущем!» У Керри лейкемия. Она похожа на бледный призрак в розовой шапочке и прошла – безуспешно – через все возможные виды лечения с улыбкой на лице, своей единственной защитой. Два раза в месяц ей меняют кровь, она спасается от боли, целый день рисуя коллекцию Высокой моды, и радуется, что эти наряды будут демонстрировать топ-модели, когда ее не станет. Стены палаты Керри покрыты «тенденциями» (так она их называет), которые определяют моду вплоть до 2090 года. Она часто повторяет: «Чтобы продержаться, нужно всегда иметь запас прочности». Не знаю, верит в это сама Керри или это способ утешить близких, подготовить их к фатальному исходу. Ясмина больше не страдает, неоперабельная опухоль мозга растет и постепенно превращает ее в овощ. «Мечта веганки!» – скалит зубы Максим, который становится все злее, возвращаясь из виртуального мира, где безжалостно крошит армии зомби. Маленькая девчоночья грудь, тонкие косички, которые мать переплетает каждый день после обеда, и неподвижное, как маска, лицо превращают сидящую в инвалидном кресле девочку в скульптурное изображение себя самой. А ее колени мы используем как сервировочный столик для торта.

Мы жуем молча, из-под шлема Максима доносится шум взрывов, я не рискую спрашивать, видел ли кто-то проходившую мимо клоунессу. Только Ясмина услышала от меня, что накануне псевдопосетительница с другой планеты убеждала меня согласиться на миссию спасения Земли. Санитар на пять минут припарковал меня рядом с ней во время прогулки, когда матери еще не было в парке. Я почувствовал ее колоссальное облегчение, хотя взгляд Ясмины остался пустым: она никак не отреагировала на внешние раздражители в виде моих эмоций, сомнений и надежд. Я постарался проявить максимум энтузиазма и оптимизма – на случай, если опухоль пропустит две-три «информашки», а те раскочегарят ее мозги. Яс, конечно же, ничего не восприняла, зато и не разболтает никому.

– А вот скажи, – начинает Керри, – не думай, я не вынюхиваю, просто, когда меня позавчера везли на переливание, из твоей палаты доносился женский голос.

Я держу лицо и кусаю губы, чтобы сдержать бешено бьющееся сердце, и как бы между делом отвечаю: «Это была волонтерка из Посмеемся-в-больнице, ужасно болтливая…» Максим оторвался от сокрушения зомби и спросил: «Симпатичная?» Керри недовольно поморщилась, и я ответил, что никогда не видел ее «в гражданском», описал пластиковый нос, старый кричащий плащ, широкие подтяжки, обувку с бубенчиками.

– Клоунесса? – перебивает меня Керри, хмуря тонкие бровки-черточки, нарисованные карандашом. – Ты… уверен?

Она так напряженно произнесла последние слова, что я снова засомневался в настоящей сути моей посетительницы. Проблема в другом: Керри – одна из редких обитательниц этажа, перемещающаяся без кресла на следующий после процедуры день. Она двигается бесшумно, как тень, в тапках на войлочной подошве, проникает куда захочет, запасается жизненными соками, а на следующий