Между нами терапия. Исследование себя и ценности бессознательного - Ирина Гиберманн

уже не имеет значения. Что любые усилия бессмысленны. Что всё — поздно. Психоанализ описывает это как нарушение оболочки Я — когда психика больше не ощущает себя живой. Не потому, что происходит что-то страшное. А потому, что исчезла сцепка с самим фактом существования.

Центр спирали — это не паника. Это отсутствие желания. Это место, где Я перестаёт стремиться.

Ты можешь вставать. Работать. Общаться. Но внутри — пусто. Не страшно. Не больно. Не остро. А пусто. Как будто выключили внутренний свет. Это не смерть тела. Это — утрата психической живости. Ощущение, что если я исчезну — никто не заметит. Что если я перестану говорить, писать, появляться — ничего не изменится. Что моё присутствие — не имеет веса. Моё присутствие и моё отсутствие равны. Это страшно для психики. Но именно потому мы туда и не смотрим. Мы рационализируем, отвлекаемся, делаем, планируем, спасаем, организуем. Но где-то глубоко внутри мы знаем: мы держим этот страх как свёрток в груди. И он никуда не уходит.

Страх смерти активируется не при угрозе. А при исчезновении сцепки. Когда больше нечем быть.

В терапии это звучит тихо. Очень тихо. Иногда просто: «Я не хочу больше ничего», «Я не знаю, кто я», «Я будто стал меньше». И здесь нет простых слов. Потому что всё, что можно сказать, разрушается под собственной тяжестью. Но именно здесь начинается движение обратно. Потому что в самой тишине — уже зачаток жизни. Если мы можем быть рядом с этим страхом — не интерпретируя, не спасая, не убегая, — то начинается возможность восстановления связи с собой.

Мы прошли с вами по всем пяти кругам. От рутины — к смерти. От формы — к пустоте. От действия — к бездействию. И теперь, может быть, стоит сделать шаг в другую сторону. Обратно. Я задам один вопрос. Но если вы услышите его изнутри — возможно, он начнёт движение: Что оживляет вас? И вот здесь — в самой тишине, где нет больше вопросов, нет больше других и даже Я становится неочевидным, — начинает проявляться нечто новое. Не сразу. Не ярко. Иногда — просто как мысль: я всё ещё здесь. Иногда это чашка чая, которую вдруг хочется налить. Иногда — мысль о человеке, которому можно написать. Иногда — лёгкое шевеление в теле: будто оно просыпается изнутри, медленно. Без планов. Без слов. Психоанализ говорит:

Возвращение начинается не с действия, а с возможности снова переживать себя как часть. Часть времени. Часть жизни. Часть чего-то.

Именно поэтому не нужно спешить «выбираться». Не нужно «вставать на рельсы» или «возвращаться в строй». Нужно просто признать: да, я прошёл по этим кругам. И где-то на этом маршруте — я всё ещё есть.

Страх перед неизвестным — это форма психической чувствительности. Не симптом, а способ быть в переходе.

Я не знаю, где вы сейчас. На каком круге. На каком уровне. В какой тишине. Но если вы всё это услышали — вы уже не одни. И пожалуй, есть ещё кое-что важное, что нужно сказать в конце. Психоанализ всегда напоминает: любой страх — это не просто про то, чего мы боимся. А про то, в чём мы на самом деле нуждаемся.

Страх — это не сигнал угрозы, а сигнал потребности. Не то, от чего убегать, а то, через что можно узнать, где нам больно и где нужно быть с собой по-настоящему.

Если мы боимся потерять рутину — возможно, мы нуждаемся в форме, которая нас держит. Если исчезает смысл — значит, психика просит восстановить контакт с жизнью, а не просто ответ «зачем». Если нас охватывает одиночество — это зов на связь. Если мы чувствуем, что не справимся, — это крик о том, как сильно мы хотим быть защищёнными. Если мы встречаемся со страхом смерти — это не про желание исчезнуть. Это про желание наконец быть замеченным и живым. Это не о том, что всё рушится и с этим надо срочно что-то делать. А о том, насколько важен каждый из этих уровней. Насколько ценны даже те состояния, которые мы привыкли называть «темой для проработки», «падением», «дном». Они — не ошибка. Они — пространства, где можно услышать, чего мы на самом деле хотим.

Если вернуться к тому самому водоёму. К тому моменту, когда камень падает в центр, когда вода дрожит, а круги начинают расходиться, — можно увидеть другое: что вся эта воронка — не про разрушение, а про движение к ядру. К тому месту, где ты скукожен, сжат, почти исчез. Но всё ещё есть. Жив. Чувствуешь. И если там, в самом центре, где ты почти не можешь дышать, ты сможешь просто быть — без задачи выйти, победить, выбраться, — то, возможно, именно это и будет началом возвращения.

Фантазии можно трактовать как, с одной стороны, высокоорганизованные и свободные от противоречий структуры, с другой стороны, они бессознательны и не могут стать сознательными, так как качественно они принадлежат системе бессознательного. Фрейд говорил о том, что «фантазии следует сравнивать с чужаками, которые в целом уже напоминают своих, но выдают свое происхождение тем или иным бросающимся в глаза признаком и поэтому исключены из племени и не пользуются никакими привилегиями». Их происхождение остается решающим фактором в их судьбе.

Глава 2. Первая сцена: момент, которого мы не помним, но который помнит нас

В психоанализе первая сцена — это не просто зачатие. Это сакральная точка, где реальность субъекта начинается, но ещё не принадлежит ему. Это пространство до-сознания, до-языка, до-осознания себя как отдельного существа, но уже с формирующейся историей. Для психики этот момент остаётся непостижимым, потому что он лежит за пределами опыта, но при этом структурирует самость, закладывая фундамент будущего восприятия себя, мира и своего места в нём.

Что такое первая сцена? Психоанализ говорит о первой сцене как о том, что предшествует субъекту, но формирует его. Это момент, в котором нас ещё нет, но мы уже появились. Как нас ждали? Были ли мы случайностью? Было ли это желанным событием? Было ли это табу? Это первая великая тайна, которую бессознательное унаследует как основной код существования. Первая сцена — это не только воспоминание о том, что мы когда-то родились. Это наше представление о себе как о ком-то, кто имеет право быть. Мы могли появиться